Барбара Вайн - Сто шесть ступенек в никуда

Еще вопрос. В тот вечер я задала ей много вопросов, но ни одного действительно важного, того, который должна была задать.

— Чем ты занимаешься? Я имею в виду, на что живешь. Работаешь?

— Нет. — Этот ответ явно доставил ей удовольствие. — Не работаю и не собираюсь. Я больше никогда не буду работать.

— Значит, ты богата?

Глаза Белл широко раскрылись. Они, ее глаза, были серыми, как море, очень большими и чистыми.

— Нет, не богата. Но я ненавижу работать. У меня достаточно денег, чтобы существовать не работая, если только жить в отеле вроде этого. — У нее была манера избавляться от надоевшего предмета разговора, быстро качая головой, вскидывая плечи и меняя тему. — Кто это дерьмо, с которым я пришла? Раньше я его тут не видела.

— Мужчина моей приятельницы, с которой тебя познакомили.

— Прямо гора с плеч. Я уж, было, подумала, что он живет с тобой. Этого еще не хватало. — Тем не менее Белл не перестала называть его дерьмом. — Ну и дерьмо, — сказала она. — А не слишком ли он молод для нее?

— Слишком глуп. Уродлив, эгоистичен и подл. Насчет молодости не знаю, — ответила я и лицемерно прибавила: — Никогда об этом не думала.

Белл рассмеялась:

— Постараюсь кое-что о нем разузнать.

Я впервые слышала ее смех, оказавшийся на удивление густым и звучным, каким-то булькающим; ее бледное лицо сияло, и она была прекрасна. Белл волновала меня, лишала покоя, бередила душу, но я понятия не имела, что мне от нее нужно. Чтобы мы подружились? Встречались, разговаривали, вместе проводили время? А чего хотела она? Не от меня, а от жизни? Теперь-то я, разумеется, знаю, уже довольно давно, но в то время не имела ни малейшего представления. Тогда для меня было — и еще довольно долго оставалось — загадкой, почему такая молодая, здоровая и умная особа соглашается жить в этой убогой маленькой комнате грязного дома, где она сама и ее скудные пожитки занимают место двенадцать на двенадцать футов — без работы, карьеры, перспектив, без целей в жизни. Бездетная двадцатисемилетняя вдова, не имеющая ни профессии, ни занятия, красивее любой модели, украшающей обложки журналов, одевающаяся в тряпье и — я обнаружила это чуть позже — не имеющая ни любовника, ни даже подруги.

Разумеется, Белл выжидала, осматривалась, ждала благоприятного случая. Именно этого она хотела от жизни. Мы открыли окно, из которого было видно белое небо и платан, на ветвях которого сидели бронзово-розовые голуби; тонкие, похожие на нити побеги и изящные шелковистые листья неподвижно застыли в безветренном воздухе. Мы облокотились на широкий подоконник. Многие мои воспоминания о Белл связаны с окнами, оконными переплетами и стеклами, сквозняками и каплями дождя. Но в тот летний день сквозняка не было. Из Риджент-парка тянуло свежестью, запахом сырой земли. Белл достала из ящика стола табакерку и, не спросив меня, считая это совершенно естественным, принялась сворачивать сигарету с марихуаной. Это была моя первая сигарета. Белл показала, как нужно втягивать в себя дым и задерживать в легких, пока голова не начнет кружиться и как будто расширяться, а на выдохе погружаться в безмятежность и состояние глубокого покоя.

В сентябре мы с Козеттой вдвоем поехали в Италию. Она собиралась взять с собой Айвора, но к тому времени Айвор уже исчез.

— Ты со мной, — объявила Козетта. — В любом случае лучше ты, чем он. Я боялась с ним ехать.

С Белл я виделась несколько раз. Она приходила ко мне в «Дом с лестницей», мы ходили в кино, в старинный «Электрик синема» на Портобелло-роуд, и мне хотелось взять ее с собой в Италию.

— Я всего один раз была за границей, — рассказывала мне Белл. — Во Франции, с Сайласом. В местечке под названием Виссан. Так близко, что это практически Англия.

Я удивлялась, почему такой молодой и здоровый человек жертвует столькими удовольствиями, лишь бы не работать. У Белл хватало денег на жизнь, но не на путешествия. Одно мое слово Козетте, и Белл получила бы приглашение присоединиться к нам, а ее билеты и гостиничные счета были бы, безусловно, оплачены, поскольку считалось само собой разумеющимся, что любая моя подруга имеет такое же право пользоваться щедростью Козетты, как и я сама. Именно по этой причине я ни о чем не просила. Не решалась даже вскользь заметить, что Белл практически не была за границей и в этом году не собиралась никуда ехать на отдых. Наоборот, я сказала Козетте:

— Белл не хочет никуда уезжать из Лондона. Ей нужно наверстать те годы, что она провела в глуши с Сайласом.