А. Й. Казински - Последний праведник

Нильс поболтал с Амандой о каких-то пустяках, и она засобиралась на учебу, предварительно пообещав сделать фотографию академии и той скульптуры, над которой работает.

— Bye, Niels. Handsome mаn, [14] Пока, Нильс. Ты красивый (англ.). — написала она и отключилась прежде, чем он успел ответить.

Он как раз собирался тоже выключить компьютер, когда на экране появилась Катрине.

— Нильс?

Экран немного подрагивал, как будто ему нужно было какое-то время, чтобы окончательно синхронизироваться со своим африканским коллегой.

— Не спишь? — Ее голос звучал немного сдавленно.

— Я только что вернулся.

Она закурила и улыбнулась ему — за неимением детей сигареты были тем, что их объединяло. Нильс видел, что она чуть навеселе.

— Заметно, что я выпила?

— Да нет, вроде нет. Ты ходила куда-то вечером?

— Может, ты выключишь битлов? Я почти не слышу тебя.

Он выключил музыку и повернул экран поудобнее, рассматривая ее лицо.

— Что-то случилось? — спросила она.

— Да нет. Все в порядке.

Катрине улыбнулась. Нильс не хотел говорить, как провел вечер, он всегда был уверен, что незачем множить плохое, и ненавидел, когда кто-то рассказывал ужасные истории об искалеченных или мертвых детях. Все эти автомобильные аварии, утопленники, катастрофы — зачем другим об этом знать?

Катрине поправила свою веб-камеру. Она сидела в своем гостиничном номере, Нильс пытался определить источник легкого мерцания у нее за спиной. Что это — городские огни? Лунный свет, задевающий Столовую гору? Мыс Доброй Надежды? Может быть, эти маленькие мигающие световые пятна — это корабли, идущие из Индийского океана?

— Я тебе рассказывала про Криса и Мэрил? Пара американских архитекторов, они недавно приехали. Дико талантливые, кто-то из них работал с Даниэлем Либескиндом. Ну так вот, у них сегодня было что-то вроде новоселья… Да ты и сам их скоро увидишь, они пригласили нас в гости на субботу.

Она взглянула на него подбадривающе.

— Ну что же, я с радостью.

— Ты купил таблетки?

— Да. Конечно.

— Покажи.

Нильс поднялся и вышел в ванную. Когда он вернулся, Катрине сидела перед своим компьютером в одном лифчике, сбросив белую рубашку. Нильс прекрасно понимал, к чему она клонит.

— Жарко у тебя там? — спросил он, поддразнивая.

— Здесь прекрасно, Нильс, это лучший в мире климат. И тебе обязательно понравится их красное вино. Давай, покажи таблетки.

Он поднес маленькую упаковку к камере.

— Чуть ближе.

Он послушался. Катрине прочла вслух:

— Диазепам. 5 мг. Успокаивающее средство, против аэрофобии.

— У Аллана есть друг, которому они очень помогли.

— У Аллана?

— Из отдела по борьбе с убийствами.

— Я-то думала, ты единственный полицейский, который не может летать.

— Я могу летать. Мне просто сложно путешествовать.

— Это, конечно, большая разница. Давай-ка прими таблетки. Две, сейчас, чтобы я видела.

Нильс засмеялся, покачал головой, положил на язык две маленькие таблетки.

— Твое здоровье.

— Глотай быстрее.

Как только таблетки исчезли в сопровождении половины бокала вина, настроение Катрине, как он и ожидал, изменилось.

— Ну что, поиграем?

— Ты хочешь?

— Ты же знаешь, что я хочу, чего ты дразнишься. Раздевайся.

Катрине жила в Кейптауне уже полгода. Сначала она не хотела уезжать, вернее, делала вид, что не хочет. Нильс понимал и принимал ее игру, он с самого начала чувствовал, что ее нерешительность призвана прощупать его реакцию. Что он скажет, если она решит уехать?

Когда решение наконец-то было принято, Нильс почувствовал огромное облегчение — не потому, что его радовала перспектива прожить без Катрине целый год, но потому, что неизвестность закончилась. Перед ее отъездом он порой даже ловил себя на том, что радуется своему предстоящему одиночеству. Ей он никогда об этом не рассказывал и сам толком не мог понять причин этой радости, он ведь прекрасно знал, что одиночество и тоска тяжело ударят по нему. В последний вечер перед ее отъездом они крупно поссорились, потом занялись любовью на диване. Затем Катрине плакала, говорила, что не сможет без него, и порывалась позвонить шефу и все отменить — но разговоры, конечно, так и остались разговорами.

Они попрощались ранним утром у машины. Воздух был густым от мелкого, почти невидимого дождя. Нильс чувствовал абсолютную пустоту внутри, у него рябило в глазах. Катрине подалась вперед, чтобы поцеловать его мягкими и горячими губами, и прошептала ему на ухо что-то, чего он не смог разобрать, и весь день после ее отъезда он пытался понять, что же она такое сказала. Если мы больше не увидимся… Причем в глубине души он почему-то чувствовал, что это только хорошо, что он не сумел расслышать последние слова.