Алексей Евдокимов - Слава богу, не убили

Это был совершенно закономерный итог процесса, совершавшегося на Лёниных глазах всю его сознательную жизнь — начавшегося некогда под столь же оглушительные и столь же фальшивые (как стало понятно слишком поздно) вопли о других, но тоже незыблемых ценностях.

— Ты же знаешь Игната Саяпина? — Гурвич, щурясь, рассматривал на свет стопку гайанского рома.

— Ну так мы с ним в «Отделе репортажа» работали, — напомнил Кирилл. — Но он уж больше года, как с канала ушел. У него собственная видеостудия сейчас, — криво ухмыльнулся. — Для вип-клиентуры.

Надо сказать, Кирилл плохо представлял себе Игната рядом с нынешними его клиентами из числа богатых и очень богатых. Саяпин до сих пор оставался личностью нетривиальной, а уж лет десять-пятнадцать назад в любую секунду горазд был учудить такое, что со статусом оператора федерального телеканала (а на них — разных — Игнат работал с начала девяностых) вязалось куда хуже, чем с его разбойной, вечно небритой кривоносой рожей. «Любая секунда» в данном случае не фигура речи: однажды он прямо во время съемок отпросился в туалет, ушел туда почему-то с камерой стоимостью тридцать штук долларов — и не вернулся. Ни в этот день, ни на следующий, ни через неделю — когда начальство, наконец, дозрело до заявы в милицию. Но Игнат не был бы собой, если бы пропал, в чем все были уверены, навсегда. Не прошло трех месяцев, как Саяпин объявился — и даже с камерой. Выяснилось, что все это время он снимал порнофильмы где-то в Прибалтике…

— Ты с ним как, видишься? — пригубил Леня золотистой жидкости.

— В последнее время редко, а что?

— Да тут Первый канал один проект распальцованный затевает, — ухмыльнулся Гурвич. — Гламур-фашистское риэлити-шоу. С рекордным бюджетом…

Кирилл помотал головой, словно нюхнув какой едкой химии. Шоу, по Лёниным словам, представляло очередную версию островной робинзонады с участием теле- и поп-звезд и взаимными подсидками-подставами, только на этот раз местом действия предполагалось нечто вроде концлагеря. Ненавязчиво педалировался садомазохистский колорит: перекачанные статисты и ведущая — «разумеется, Ксюнька» — в черной коже. Гурвич пересказывал свое интервью с телепродюсером, все это затеявшим, который прямо объяснял ему (лениво-снисходительно), что раз «фошызмом» полон Рунет, а микрорайонный молодняк охотится на хачей, то фашизм — это состоявшийся бренд и его надо коммерчески использовать. Игнат же якобы подписался быть на проекте режиссером. За рекордный гонорар.

— Молодец какой… — пробормотал Кирилл в гулко резонирующую пивную кружку. — А ты чего?

— А «Респект» все это пиарит… — вздохнул Леня. — Давай как-нибудь соберемся неофициальным порядком. Пообщаюсь с ним.

— Вы лицемер, Леонид! — немедленно объявил Кирилл.

Этой фразочкой он донимал Гурвича пару лет — с тех пор, как стал свидетелем, опять же, интервью, взятого Леней, тогда только что возглавившим «респектовский» отдел культуры, по прямому (опять же) начальственному указанию. Интервьюировал он одного из тех самых друганов босса Урюпина, спонсировавшего патриотических шансонье. Кириллу Гурвич забил стрелу в том же кабаке, где расспрашивал другана, интервью затянулось — и усевшийся через два столика Балдаев втихаря наблюдал зрелище. Леня, мучительно балансируя между субординацией и профессиональным достоинством, заворачивал что-то как бы заинтересованное, как бы всерьез. Друган — спортсмен и бизнесмен, штрафная ряха ящиком, костюмчик от Brioni — брезгливо цедил ответы, словно на последних остатках терпения.

Сомнительного юмора в мизансцену добавляло для Кирилла еще и то, что некогда — во времена не то чтобы незапамятные, но подзабытые — он сам познакомился с Гурей ровно в такой же ситуации: давая ему интервью. Разве что не как музпродюсер, а как писатель…

Естественно, едва Урюпинский приятель удалился (брезгливо), а Кирилл пересел к Лёне, тот, потребовав сто пятьдесят водки, разразился десяти-эдак-минутной характеристикой интервьюируемого, его шансон, своего босса — искренне, громко и почти без использования нормативной лексики. Когда же, грохнув о столик пустым стаканом, он, раскрасневшийся, шумно выдохнул и замолк, рядом вдруг объявился один из посетителей кабака, чьих ушей явно достиг яростный монолог. Подняв голову, Леня узрел неизвестного ему мужичка за сорок с внешностью дореволюционного приват-доцента. «Вы лицемер, Леонид, — ледяным голосом объявил „доцент“. — Я никогда больше не буду смотреть вашу программу!» Видимо, он опознал Гурвича по ведомой им на «Культуре» литературной передачке…