Сергей Арбенин - Собачий бог

И откуда-то из-под облаков сиротливо и надтреснуто пропел охотничий рог. Темные тени пронеслись над лугом, уносясь к горизонту. И далекий голос пролаял:

— Der stiller Abend! Meine shone Heimat! Nach Hause, mach rasch!..

На этот раз Бракин подготовился основательно. Он сидел в своей мансарде за столом в темном пуховике, карманы которого оттопыривались. На столе перед ним лежала бандитская трикотажная шапочка черного цвета.

Бракин ждал. И как только услышал топоток на лестнице, — встал. В мансарду вкатилась запыхавшаяся Рыжая. Кратко сказала:

— Тяф!

Что означало: очкастого дома нет. На белой «Волге» только что увезли. Очкастый был при параде: в темном, побитом молью костюме, лежалом расстёгнутом пальто; под пальто на пиджаке бренькало несколько медалей.

— Молодец! — сказал Бракин.

Что означало: ты умница, все сделала правильно. Пойдешь со мной — будешь на шухере стоять.

Рыжая с надеждой глянула в свою пустую чашку. Облизнулась и почти по-человечески вздохнула. Поняла: угощение — потом, после дела.

Бракин не стал выключать свет: пусть Ежиха поворчит, и пусть думает, будто студент с замашками нового русского не спит — умные книжки читает. Сама-то Ежиха была свято уверена: от книжек весь вред. И это было не смешно: Грибоедова она не читала, но свой вывод сделала из практического опыта жизни. Кто много читает — к работе негоден. Да и вообще так себе человечишко, никчемный, глупый, ничего не умеющий.

Было уже поздно, мороз усилился, и в переулках не было ни души. Тем не менее Бракин старался быть как можно незаметнее. И когда Рыжая остановилась у столба, а из-за забора подал голос местный пес, который, видимо, ревниво относился к помеченному им самим столбу, а Рыжая попыталась ответить, — Бракин молча наподдал ей ногой. Не больно, но обидно.

Бракин шел, стараясь держаться в тени, обходя исправные фонари стороной. Рыжая семенила следом, чуть сбоку, поближе к заборам. Голоса не подавала, у столбов не задерживалась.

Они подошли к дому, в котором жил очкастый старик. Туман сгустился, переулок был пуст из конца в конец. Бракин перевел дыхание, внутренне перекрестился, — и полез через забор. Снега в эту зиму выпало уже много, и Бракин без труда перешагнул через покосившиеся доски, просто переступив с одного сугроба на другой.

Во дворе, довольно обширном и пустом, было темно и тихо.

Рыжая присела в сугробе, выглядывая через забор в переулок. Бракин подошел к входным дверям. Посветил фонариком: в двери был врезной замок. Это было и не хорошо, и не плохо. Не хорошо, потому, что Бракин ни в каких замках вообще не разбирался, ни в навесных, ни во врезных. Не плохо — потому, что Бракин надеялся на местный менталитет. Хоть и в городе живем, но почти по-деревенски: тут и коров держат, и свиней, и гусей, не говоря уж о курах. У одного из соседей Ежовых были даже две козы.

Бракин стащил с правой руки теплую перчатку, под которой была надета еще одна — хирургическая. И стал шарить рукой за косяком.

Однако ключа там не оказалось. Бракин посветил себе под ноги. На крыльце лежал смерзшийся половичок, но и там ключа тоже не было. Бракин обернулся: Рыжая, навострив уши, сидела неподвижно, отвернув мордочку в переулок.

Слегка занервничав, Бракин принялся наугад ощупывать деревянную, обшитую фанерой стену вокруг входных дверей. И когда уже считал, что ничего не выйдет, придется лезть через окно, выставив стекла, — рука внезапно нащупала еле приметный гвоздь и на нем — плоский ключик. Ключ висел довольно высоко, под самым водосточным жестяным желобом, и разглядеть его даже при свете, пожалуй, было бы трудно.

Бракин с облегчением снял ключ, на секунду зажег фонарь, вставил ключ в скважину. Обернулся, шепнул Рыжей:

— Смотри в оба глаза! Человека или белую машину увидишь, — лай, что есть мочи, и беги домой!

Дверь открылась легко и без скрипа, — она была обыкновенной, филёнчатой, ничем не утеплённой.

Не входя, Бракин предусмотрительно снял ботинки и сунул их в полиэтиленовый пакет, и так, с пакетом в одной руке и с фонариком в другой, вошел в дом.

С первого взгляда комната показалась ему огромной и пустой. Потом, пошарив вокруг фонариком, он разглядел печь, два старых перекошенных шкафа вдоль стены, стул у окна и толстый мохнатый коврик посередине. Больше в комнате ничего не было.

Бракин шагнул к печке, потрогал. Она была холодной, как лед. Тут только Бракин заметил, что и в комнате царит жуткий холод, — рука в хирургической перчатке стала мерзнуть. Бракин натянул сверху теплую перчатку. Прошел вдоль комнаты и увидел стеклярусную занавеску — вход в другую комнату.