Сергей Арбенин - Собачий бог

— Я спрячу вас на чердаке, — сказал Саб.

И снова подпрыгнул. Аленка не успела зажмуриться, — только моргнула: они оказались на крыльце, перед дверью, заколоченной досками крест-накрест.

— А как же… — начала она и замолкла.

Она хотела спросить: «А как же мы попадем на чердак?». Но не успела: они уже были на чердаке.

Здесь было темно, мрачно, но пахло не мышами и пауками, а морозом и снегом.

В чердачное окошко заглядывал месяц, и, кажется, одобрительно кивал.

Саб медленно опустился на корточки, Аленка съехала с пушистой спины.

Саб уложил Тарзана.

— Здесь есть дверца, но она закрыта на замок и заколочена досками, — сказал Саб. — Здесь вы в безопасности. Но помни, что бы ты ни увидела, ни услышала, — сиди тихо, как мышь, и не выдавай себя. Поняла?

Аленка, сидевшая на корточках перед Тарзаном, кивнула.

Саб пододвинул ей какой-то узел со старым тряпьем.

— Садись здесь. Следи только за Тарзаном. Скажи ему, чтобы он молчал.

Саб повернулся — и исчез.

Прошло совсем немного времени, а Аленка уже замерзла. Она совала ручки за пазуху, втягивала голову в плечи, но это плохо помогало. Холод пробирался под капюшон пуховика, щипал уши. Холод крепко впился в пальцы и не отпускал их.

«Как бульдог», — подумала Аленка.

Пол на чердаке был засыпан тонким слоем снега. Но у окна, у дверцы и вдоль стен снег лежал волнами.

Аленка встала, походила. Снег поскрипывал под ногами.

Над головой были балки, с которых бахромой свешивалась изморось, похожая на причудливо изорванные тряпки.

Аленка дошла до окна, выглянула. Отсюда был виден кусочек двора и соседний дом, а дальше — белые крыши, печные трубы, и черное-черное небо, в котором ярко горел месяц.

Позади обиженно тявкнул Тарзан.

Аленка быстро вернулась к нему. Сунула руку под пальто, нащупала морду Тарзана, погладила его. Отвернула пальто, чтобы Тарзан тоже видел, где они находятся.

Снова села. И снова мороз начал пробирать её до костей.

А потом где-то вдали, за белыми крышами и скрюченными от мороза деревьями послышался тянущий вой.

Тарзан шевельнулся, рыкнул.

— Ну, что ты, глупый, — это собака воет, — дрогнувшим голосом сказала Аленка. И словно в ответ в голове возникло страшное слово: «волк». Это не собака. Это волк. Это жестокая волчья богиня…

Аленка похолодела.

Она отвернула пальто, легла рядом с Тарзаном, прижалась к нему, обхватила руками за шею.

Тарзан молчал, только шевельнул хвостом.

Вой прекратился. Аленке стало вдруг тепло и спокойно. Она устроилась поудобнее, закрылась полой пальто, положила кулачок под щеку, уткнулась носом Тарзану в бок. Бок был горячий, и от шерсти пахло какой-то медициной. Это от повязок, сообразила Аленка. Повязки наложил этот странный квартирант Ежихи. Он был похож на Саба. Он был таким же добрым. А может быть, Саб просто умел превращаться в человека. Он же все-таки бог, хотя и не совсем, потому, что ему никто не молится. А боги, которым не молятся, скорее всего, умирают. Не так, как люди. Как-нибудь по-другому. Умирают долго-долго, дряхлеют, становятся прозрачными, а потом тихо исчезают.

А может быть, они постепенно превращаются в обыкновенных людей? В таких, как этот добрый ежихин квартирант. Только, наверное, они остаются бессмертными. Или живут долго-долго. Ведь богов было много, ужасно много. В каждом городе, в каждой деревне. Вот у остяков, баба рассказывала, сколько деревьев и ящериц — столько и богов.

Поэтому люди почти как боги. Не все, конечно. Некоторые…

Вот и всё.

Аленка задремала. И ей начал сниться сон. Очень страшный сон.

Два силуэта плавали в сиреневой мгле, между небом и землей, в неведомом, потустороннем мире. Один — громадная лежащая волчица с гордо поднятой головой. Второй — мохнатое существо без лица, но с огромными, ясными глазами.

— Уйди с дороги, — пророкотал низкий голос Сарамы. — Я уже знаю, где они — дева и её собачий охранник.

Саб молчал, лишь ниже пригнулся к земле, почти касаясь снега длинными руками.

— Признаюсь, я долго не могла понять, кто же стал твоей Девой, — усмехнулась Сарама. — Меня обманул её возраст. Я ведь не знала, что тебя стали привлекать маленькие девочки. Впрочем, следовало догадаться: за столько лет тебе приелись зрелые женщины, захотелось чего-нибудь необычного…

Саб молчал, только ниже склонил голову.

— Ладно. А теперь — убирайся. Или я убью тебя. Выпущу из тебя кровь! И ты, наконец, околеешь, станешь как обычная человеческая падаль. Я скормлю тебя воронью. Оно жаждет — слышишь?