Джеймс Паттерсон - Меня зовут Алекс Кросс

«Пресвятая Богородица, я погиб. И Мара тоже. Может быть, она уже мертва».

Он едва успел ухватиться за ручку дверцы взятой напрокат машины. Мозолистая рука закрыла ему рот, лишив возможности закричать. Огромные руки мужчины развернули Николсона, как ребенка.

Он решил, что сейчас ему сломают шею. Вместо этого что-то вонзилось Николсону под подбородок, и он почувствовал резкую боль.

Зрение отказывало. Парковочная стоянка, небо и машина расплывались, как мутное пятно, потом занавес опустился, и Тони Николсон умчался далеко-далеко.

Николсон очнулся в темноте, на холодной земле. По крайней мере он жив! Он был совершенно голым, лодыжки и запястья оказались связаны.

Когда он попытался оглядеться, шею пронзила слепящая боль. Но значит, он все еще в игре, а ведь это главное.

За ним находилось какое-то строение, слегка освещенное внутри. Все остальное — только тени и деревья. Поленница дров, возможно. Какая-то машина около дома. Что это? Снегоочиститель? Травокосилка?

Николсон услышал шаги и звуки плещущейся воды. Когда шаги приблизились, в землю ударил свет фонаря. Он увидел ноги в темных сапогах.

— С возвращением, Тони. Думали, ты нас покинул. Поехали!

— Он просыпается, — сказал голос совсем близко. Когда на Николсона плеснули холодной водой, он дернулся, как от электрического тока. Все тело охватил холод, дыхание вырывалось толчками.

— Поднимите его, — распорядился кто-то.

Его подняли за руки и посадили на деревянный стул. Свет фонаря вырывал только отдельные части картинки — лицо, ствол дерева, что-то серебристое, блеснувшее в чьей-то руке. Пистолет? Телефон?

— Где Мара? — еле ворочая языком спросил он, вспомнив про девушку.

— Не беспокойся о ней. Самая пустячная твоя проблема на данный момент. Уж поверь мне.

— Мы же договорились! — Голос был жалобным, Николсон и сам это понимал. — Мне обещали. Я сделал все, как мне велели!

Что-то острое вонзилось ему в макушку.

— Кто еще знает про Зевса? — спросил один из мужчин.

— Никто! Клянусь! Никто не знает. Я выполнил свои обязанности. И Мара тоже.

Жгучая, как огонь, линия протянулась вниз от его уха по шее. Дул легкий ветерок, но боль была нестерпимой.

— Не Адам Петоски? Не Эстер Уолкотт?

— Нет! То есть… они могли сами прийти к какому-то выводу. Адам в последнее время не был так осторожен, как вначале. Но Богом клянусь…

На его груди появились еще два разреза, протянувшиеся вниз по животу. Николсон оба раза закричал.

Он втянул живот, как будто таким способом мог избежать лезвия, которое медленно двигалось вниз, разрезая кожу, пока не остановилось у основания его пениса.

— Кто еще, Николсон? Теперь самое время разговориться.

Он уже рыдал, стонал и окончательно потерял контроль над собой. Все это так невероятно несправедливо! Он провел всю свою взрослую жизнь, меняя одну ложь на другую, а теперь попался на правде.

— Понятия не имею, чего вы хотите, — проскулил он. — Я ничего больше не знаю.

Откуда-то за его спиной, из темноты, прозвучал третий голос. Он отличался от двух первых. Как из «Придурков Хаззарда». Такой простонародный выговор Николсон презирал с первых дней своего пребывания в Америке.

— Эй, парни, шевелитесь, лады? У меня своей работы навалом.

И тут Николсон выдал последнее, надеясь, что это его спасательный круг.

— Я отдал диск копам. На нем Зевс. Детективу Алексу Кроссу!

Выше себя не прыгнешь. Это было любимое выражение Наны — с одной стороны, упрямство, с другой — оптимизм. И в эти дни оно постоянно крутилось у меня в голове. Я не собирался отступаться от этого дела, как и от нее.

Все реанимационное отделение больницы было мне теперь хорошо знакомо. Я знал всех медсестер и некоторых членов семей пациентов. В ту ночь я сидел в холле, болтая с новой знакомой о мозговой травме ее отца. И вдруг в палате Наны зазвучал сигнал тревоги.

В больнице эти сигналы не всегда причина для паники. Они звучат постоянно — соскальзывает фиксатор с пальца, происходит сбой в электронике и так далее. Существовала закономерность — чем выше и противнее сигнал, тем больше поводов для беспокойства.

Этот сигнал начался с низкой ноты, но пока я добирался до палаты Наны, он перешел в завывание. Одна из сестер, Зади Митчелл, уже вбежала в палату.

— В чем дело? — спросил я сестру. — Что-то не так?

Она прилаживала фиксатор на пальце и наблюдала за кривой на мониторе, поэтому ответила не сразу.