Роберт Бирн - Плотина

Клампетт предупредил, что он бывает неосторожен, встречаясь с Элеонорой, и он стопроцентно прав. Несколько следующих месяцев придется быть очень осторожным. Рестораны и театры в Сан-Франциско исключаются. Можно ведь встречаться на дальних курортах. Есть Европа и Южная Америка. Он посмотрел на сидевшую напротив жену, выглядевшую неуязвимо хладнокровной. Да, вряд ли она расплачется...

– Даже если бы я и поверила, что ты станешь другим, это ничего не изменило бы. Элеонора только часть проблемы. Я хочу развода главным образом потому, что ты... потому что ты больше не желаешь меня как женщину.

– Это неправда!

– Это правда. Посмотри на меня. Разве я так уж непривлекательна? Мне пятьдесят четыре, но все мне говорят, и ты тоже, что выгляжу лет на десять моложе. Я все еще ловлю восхищенные взгляды мужчин.

– Ты очень привлекательная женщина, Стелла, – сказал он. И подумал: привлекательная настолько, что сможет получить судебный ордер, позволяющий затормозить общую собственность и таким образом разрушить финансовую гибкость корпорации. Чтобы определить стоимость фирмы с дюжиной совместных предприятий по всему миру, могут уйти годы. Целая команда адвокатов сможет сделать карьеру. – Я не уделял столько внимания, сколько ты заслуживаешь. Я слишком напряженно работал, пытаясь поднять фирму до того величия, которого, кажется, мы почти достигли. Наш успех, Стелла, быстрый рост – это что-то вроде доказательства правильности всего, во что я верю. Элеонора сбила меня с толку, заставила вести себя дурачком. Теперь-то я понял. Неужели заставил тебя почувствовать, будто не желаю тебя, как женщину? Пожалуйста... пожалуйста, прости меня. Иди сюда, сядь рядом со мной на кровать...

– Нет, Теодор. Больше не будешь вертеть мною, как хочешь. Это все. Что бы ты ни сказал, ничто не заставит меня забыть о боли, которую ты причинял мне эти четыре долгих года. Ни разу за четыре года не коснулся меня и даже не выказал ни малейшего знака нежности. Я не могу простить тебя. Я не могу забыть этого.

Рошек вздохнул.

– Нельзя ожидать от мужчины, что он будет тридцать с лишним лет поддерживать тог накал, что и во время медового месяца. Любовь может сохраниться, но неведение меняется.

– Да, меняется. А знаешь, почему ты утратил интерес ко мне? Только не отрицай, что утратил.

– Я не знаю, – сказал Рошек, качая головой с безнадежным жестом. – Я все это еще возмещу. Я...

– А я знаю почему. Потому что мне удалили матку. Да, вот в этом-то и причина.

– Смешно!

– В твоих глазах я стала несовершенной. Подпорченной. Есть шрам... ничему не мешающий. Но он есть, и ты, когда его увидел, отвернулся и ни разу больше по-настоящему не взглянул на меня. Отринул, словно неправильно спроектированное сооружение.

– Господи, избавь меня от этой любительской психологии. Я сегодня уже получил кое-что в этом роде.

– Ты начал иначе смотреть на других женщин. Не как на объекты, на которые можно произвести впечатление, влиять на них или развлекать их, но так, словно их оценивал. Как дорогие автомобили. О, как загорелись твои глаза, когда тебе улыбнулась Элеонора Джеймс! Я ведь видела, ты думаешь: там-то уж никаких шрамов, имеется все, кроме, быть может, мозгов и совести. Ты, вероятно, помыслил о ней так, как думаешь о восхищающих тебя инженерных проектах. Я слышала от тебя сотни раз: «Прекрасная комбинация формы и функциональности». Ты сказал так и о новой фабрике по переработке вод в Сакраменто. «Элегантные линии» – сказал ты. Экономический дизайн. Прекрасная комбинация формы и функциональности. Ты говорил Элеоноре Джеймс, что она прекраснее любой фабрики для переработки сточных вод? Ты это вот шепчешь ей, когда она ласкает твой бумажник?

Она встала и взялась за ручку двери.

– Черт подери, Стелла, сядь! Мы должны довести этот разговор до конца.

– Не кричи. Не трать понапрасну энергии. Меня больше не испугаешь. Хотя однажды испугал, знаешь это? Ты так решителен, так уверен в себе, так привык командовать и держать обручи, через которые люди должны прыгать. Я никогда точно не знала, что со мной будет и кто я вообще, а потому шла за тобой по пятам и помогала тебе добиться цели, которая, насколько я понимаю, состоит в том, чтобы стать самым богатым инженером, который когда-либо топтал эту землю. Ну вот, а теперь я знаю, кто я такая. Я – кусок использованного чиненого-перечиненого товара, который почувствовал, что жизнь еще не кончена. И я знаю, что со мной будет: поеду в аэропорт, чтобы успеть на ночной рейс. Мой багаж уже дожидается меня в Лос-Анджелесе. До свидания.