Николай Волынский - Год беспощадного солнца

Мышкина внезапно стало жаль этого колоритного старика. Он вздохнул и спросил:

– А если… если бы однополчанин Штейна или ваш, но другой национальности, казах, например, или русский, захотел к вам, вы его к себе приняли бы?

Тонкие губы Брафмана сложились в презрительно-брюзгливую усмешку.

– Вы читали табличку на двери? – властно спросил он.

– Конечно, – улыбнулся Мышкин. – У вас это взаимопомощь. А если бы появилась организация, такая же, ветеранская, но только для русских? В России для русских? – совсем весело спросил он.

– Ха! – фыркнул Брафман. – Зачем вы так спрашиваете? Вы сами знаете, как это называется. Национализм и шовинизм.

– Да-да, – торопливо согласился Мышкин. – В самом деле. Преступление.

– Хотя… хотя… – с неожиданным сочувствием добавил Брафман. – Вам, русским, тоже надо брать хорошие примеры. Хоть с нас. У вас нет такого национального единства.

– Вы абсолютно правы, Исус Соломонович, – грустно подтвердил Дмитрий Евграфович. – Нам все равно, кто какой национальности. Был бы человек хороший. Так нас с детства учат. В самом деле, не могу же я любить бандита и убийцу Ельцина только потому, что он русский. Оттого и страдаем. Грузин Сталин поднял Россию из дерьма на высоту, небывалую в истории человечества. А русский Горбачев ее развалил. Нынешние вообще превратили остаток России в концлагерь, где заключенными – нормальные законопослушные граждане, а надзирателями – воры и бандиты…Спасибо вам! За все.

Провожая Мышкина до выхода, охранник пожелал ему всего доброго и неожиданно добавил, улыбнувшись:

– Раскричался наш Зуся. Он вообще любит кричать – такой характер. Вы на него не обижайтесь. Вообще, он мужик хороший.

– Я заметил, – усмехнулся Мышкин. – Берегите его.

Спускаясь в ПАО, он еще на лестнице услышал, что в его кабинете надрывается телефон. Мышкин торопливо открыл дверь и бросился к столу.

– Вы где так много ходите и гуляете? – раздалось в трубке знакомое пронзительное кудахтанье.

– Это вы? – удивился Дмитрий Евграфович. – Зуся Соломонович?

– Я точно есть Зуся Соломонович! А вот вы, доктор, где гуляете?

– В настоящий момент я на службе.

– Это сейчас вы на службе. А раньше? Целый час вам звоню, а вас нет!

– Но… Исус Соломонович… Я ведь был у вас, потом добирался общественным транспортом… «И что я перед тобой оправдываюсь?»

– Целый час надо ехать?! – не отставал Брафман. – Целый час!

– Вы что-то хотели спросить? – осведомился Мышкин.

– Еще как хочу спросить!

– Пожалуйста.

– Так вот, молодой человек. Я хочу узнать, знаете вы или не знаете: а что – Бог есть?

– Бог?… – удивился Мышкин. – Бог и религия не по моей специальности. Я занимаюсь наукой.

– Вы так думаете? Бог для вашей специальности не годится? А для других годится?

– Не знаю. Отчего такие интересные вопросы?

– Оттого, что сейчас узнаете! – с угрозой пообещал Брафман. – Вы за Штейна спрашивали и за его дочку, бандершу из Хайфы. Так?

– Бандершу? – растерялся Мышкин.

– Хозяйку борделя, то есть дома терпимости. Так в Одессе называют – бандерша и всё. Так знайте: эта сука объявилась. Прискакала. За наследством!

– В самом деле? – равнодушно удивился Мышкин. – Вы говорили, что после Штейна ничего не осталось.

– О, еще, оказывается, что осталось! – воскликнул Зуся. – Целых триста тысяч зеленых долларов!

– У парикмахера? Триста тысяч баксов? Откуда? – возмутился Мышкин.

– А что, по-вашему, парикмахер не человек? – обиделся Брафман.

– Ну, отчего же… Это же сколько парикмахеру надо работать, чтоб накопить триста тысяч долларов. Слухи, наверное?

– Никаких слухов! – отрезал Брафман. – Один наш ветеран только был у меня. Он адвокат у Штейна. Готовил завещание, печати ставил. И все триста тысяч долларов Штейна завещал… кому? Вы думаете?

– Даже не думаю.

– Триста тысяч! Понимаете? Целых триста тысяч! – вопил Брафман, будто его резали, чтоб отобрать у него эти триста тысяч. – Прискакала за наследством, а Штейн!.. А Штейн!.. – задыхался Зуся Соломонович. – Взял да и завещал все в благотворительный фонд «Смерть раком»! В Женеву! А ей – ни доллара, ни рубля, ни шекеля! Чтоб знала, как папу надо любить.

Мышкин молчал.

– Вы что там? – спросил Брафман. – Удивляетесь?

– В какой-то степени, – в раздумье ответил Мышкин. – Не знаю, где такое благотворительное общество с таким названием.

– Может, как-то по-другому, но против раков – точно. Они в Женеве частное предприятие открыли. Ох, какой молодец наш Абиноам! Какой молодец! Но мог бы и фронтовым товарищам отсыпать. Хоть половину. Только мы и нашлись у него в трудную минуту. Теперь уже ничего не сделать. Швейцарские раки не отдадут, ой-вей!