Николай Волынский - Год беспощадного солнца

Нет. Нет у Туманова копии. Она была на его даче.

Решительно подняв руку, Мышкин остановил старенький москвич.

Водитель на треть опустил стекло.

– Случилось что?

– Вы могли бы меня отвезти на Васильевский?

За рулем был старик с длинной седой бородой, как у Льва Толстого.

Он покачал головой:

– Извините. Не по дороге.

– Я заплачу. Как за такси. И сверху добавлю.

– Довез бы бесплатно в другое время, в советское, – с сожалением сказал старик. – А сейчас вообще не по пути.

Мышкин вытащил из кармана последнюю сотню долларов. Остальные пятьсот он предусмотрительно спрятал под резинкой носка.

– Пожалуйста, умоляю! Вопрос жизни и смерти. Не преувеличиваю, честное слово. Этого хватит?

Пенсионер заколебался.

– Доедем, получите еще столько же. Как раз ваша пенсия.

– Да, месячная, – вздохнул водитель. – Садитесь. Хоть я, честное слово, очень устал.

– Так давайте я поведу! – с готовностью предложил Мышкин. – У меня есть права, при себе, стаж пятнадцать лет. На сумму вознаграждения это не повлияет.

Ехали долго. От денег пенсионер все-таки отказался. Тогда Мышкин решительно положил сотню на заднее сиденье и рысцой двинулся к клинике.

Ключ в дверном замке повернулся только на один оборот. И дверь медленно открылась сама. Но Мышкин помнил, что запер на два оборота. За грудиной заныло, и он снова ощутил там кусок льда.

Диск лежал на том же месте – в морге на столе.

Сзади раздался шум, загремела стальная дверь, и по лестнице резво спустился Литвак.

– Смотри! – крикнул он, подбегая. – Смотри, Дима, что у меня есть для тебя!

Он резко поднес к лицу Мышкина газовый баллончик, нажал распылитесь. Все вокруг погасло.

Падая в черную бездну, Мышкин успел услышать, как злобно кричал Литвак:

Когда Мышкин открыл глаза, ему показалось, что после крика Литвака прошла секунда, максимум, полторы.

Он по-прежнему в отделении. В своем вольтеровском кресле. Хорошо видит все вокруг – и предметы, и людей. Странно только, что здесь собрались люди, ничем не связанные.

За его столом главный врач клиники Демидов. Не в белом халате, а в кремовом чесучовом костюме. Внимательно смотрит на дисплей компьютера, рядом – полковник ФСБ Костоусов. А этот как сюда попал?

Перед Мышкиным верхом на стуле – Литвак с черной сигарой в зубах. Смотрит озабоченно, даже с тенью сочувствия. Поодаль, у самых ступенек, Мышкин различил реаниматолога Писаревского.

Что-то непонятное здесь. Он хотел спросить, что происходит, но, что язык словно примерз к небу. Руки и ноги тоже отказали. И с удивлением и страхом он обнаружил, что чувствует себя не живым человеком, а неподвижным бревном.

«Инсульт, – в ужасе догадался Мышкин. – Меня разбил инсульт. Все правильно: полный паралич. Но почему-то сознание нормальное. Ему полагается быть сумеречным. Хотя… кто сказал, что все вокруг не мои собственные галлюцинации? Интересно, оказали мне первую помощь? Не вижу капельницы. И следов инъекций на руках. Если не успели, на всю жизнь могу остаться с перекошенной рожей. Или вообще сыграю в ящик. А может, я как раз при смерти. Как интересно, холера! Вот удача! Жаль, не рассказать и не описать, как это бывает на самом деле… А ведь хорошая глава для докторской. Или даже монография страниц на пятьсот».

– Вернулся наш красавчик! – сообщил Литвак.

Демидов и Костоусов одновременно повернули к Мышкину головы и снова уставились на монитор.

Наконец Демидов откинулся на спинку стула, достал вечную «белинду», закурил и огорченно уставился на Мышкина.

– Как же так? Какая неосторожность! – с упреком сказал он. – Я же тебя предупреждал. Долбил тебе тысячу раз: будь осторожен, будь осторожен, будь осторожен, черт побери!.. А ты? Большую должность тебе предлагал, членство в фонде, большие деньги, пожизненную ренту… Без всякой корысти, без личной мне выгоды. Лишь бы наш умник Мышкин рос и развивался, науку двигал, людей помогал спасать. И что в ответ? Это?! – крикнул Демидов, ткнул пальцем в дисплей и покраснел до синевы. – Кому ты хотел продать эту гадость?

«Тому, кто сломает тебе шею, скотина! – хотел сказать Мышкин, но сумел только открыть глаза – изо всех сил, понимая, что скоро и веки перестанут двигаться.

– За сколько же ты хотел продать своих друзей, своих товарищей, свой коллектив, который стал тебе и отец и мать… Семьей тебе стал. А! – он сокрушенно махнул рукой. – Так вот пригреешь на своей груди змею… – он оглядел всех вокруг. – Всем нам наука!