Григорий Симанович - Аполлоша

Игнатий Васильевич Оболонский, главный герой нашего повествования, посвятил жизнь Советской, а потом Российской армии. Он обеспечивал обороноспособность, так сказать, на духовно-патриотическом фронте.

Начав рядовым участником гарнизонного хора мотострелковой дивизии под Курском, он со своим природно сильным, густым баритоном вломился в большое армейское искусство. Сперва военно-музыкальное училище, сольные партии в сопровождении лучших хоровых коллективов на уровне округа, потом и военно-дирижерский факультет Гнесинки в Москве. Карьера взгромоздила Игнатия Васильевича на возвышение у дирижерского пульта известного военного ансамбля, что позволило поездить по стране и миру, вкусно кормить и поить семью (нет, поить все же в основном себя!), не отказывать себе в житейских радостях, включая тайные мужские утехи на стороне, а также ритуальное пьянство с коллегами по творческому цеху.

И все бы ничего, но в июле 2000 случилось страшное. Самое страшное, что могло произойти. Страшнее собственной смерти.

Погиб сын. Единственный. Олежка, Олеженька, его гордость и надежда.

Природа не только отдыхать на ребенке не стала – расщедрилась. Мальчик не просто унаследовал музыкальность отца, но получил в дар тонкое понимание мелодики, владение тайнописью удивительных гармонических рядов. Мальчик с блеском закончил Гнесинку и в двадцать шесть написал симфонию, о которой два музыкальных корифея отозвались весьма благосклонно.

Олег подрабатывал на радио, несколько песен на его музыку стали кормить, он гордо снял скромную однушку в Бибирево и жил там с девочкой Сашенькой по первой серьезной любви.

20 июня 2000 года мальчик просто возвращался домой от приятеля, писавшего тексты песен. Было около часа ночи. Яузская набережная. Какая-то мразь ударила его на огромной, видимо, скорости, отбросила на узкий тротуар к парапету и помчалась дальше. Ни одного свидетеля. Редкие водители мимолетных авто принимали за пьяного, если замечали (Олежка вообще не пил, на отца насмотревшись). Случайный путник ночной полюбопытствовал. Понял все, позвонил в скорую. Врач сказал: жил минимум час. Если бы кто остановился, отвез в больницу – наверняка спасли бы. Шанс был немалый.

Они с Верой вынужденно кремировали мальчика, чтобы подхоронить урну на Востряковском кладбище, на участке, где в тесноте, но не в беспамятной заброшенности лежали три поколения Оболонских.

В крематории все плакали. Только Вера Матвеевна остекленела, молча, полубезумными глазами уставившись на мертвого сына. Ее шепотом призывали поплакать, но тщетно. Слезы словно растворились в ней, пропитав изнутри смертоносными токсинами нечеловеческой тоски. Этот яд по всей вероятности и убил ее через год, запустив гибельное деление плохих клеток. Игнат похоронил жену рядом с сыном и стал вдовцом.

Обе ошеломляющие потери пережиты были в долгих, яростных запоях, из которых выводил себя Игнатий Васильевич страшным волевым усилием, но не без помощи Гоши.

Все же именно водка и прервала возобновившуюся было творческую биографию и служебную карьеру подвижника армейской музыкальной культуры.

В 2004-м весной военный дирижер полковник Оболонский, руководя дневным выступлением на смотре военных оркестров в городе Вена (Австрия), не обеспечил слаженной игры коллектива по причине глубокого похмелья после вчерашнего. Финальная кода исполнявшегося марша из оперы «Аида» ознаменовалась падением на дирижерский пюпитр и, в обнимку с ним, на первую скрипку майора Подрыгайло, получившего травму головы и копчика.

Международный скандал удалось замять, запустив информацию о гипертоническом кризе. Начальство жалело Игната, но отставка случилась. Она спровоцировала совсем уж беспробудное многомесячное пьянство и суровую депрессию, из которой его сумел вывести тот же Гоша, сосед, ровесник и верный друг всей жизни.

Они родились в один год в Москве, пятьдесят восемь лет прожили в одном подъезде в большом старом доме на Сретенском бульваре, ходили в одну 275-ю школу в один класс и только профессии выбрали разные: Гоша окончил ВГИК и стал сценаристом документального и так называемого научно-популярного кино.

За четверть века беспорочной деятельности на ниве кинопросвещения по Гошиным сценариям, увы, не создано было ни одного произведения, вошедшего в золотой фильмофонд. Он не более чем умело, профессионально, ремесленно крепко писал для студии о новых сортах картофеля на Рязанщине, о водолазах– спасателях, о синхрофазотроне в закрытом городе, о родах под водой, о видных исторических фигурах – обо всем, что заказывали, а иногда и по творческому побуждению. Он неплохо зарабатывал, пользовался расположением коллег, будучи добродушным и неамбициозным.