Ирина Молчанова - Пленники рая

— Я — странная? — Алиса моргнула. — Герберт, как вы тут оказались?

— Приехал, как же еще.

— Зачем?

— Я… ну…

«Не хочет говорить», — поняла она.

— А хотите, я провожу вас на пруд и помогу найти брата?

— Не уверена, что он там.

— Понимаю, там много их, найти будет сложно, но я помогу.

«Он сбрендил. Почему не скажет, зачем сюда приехал? Определенно что-то скрывает. И эта улыбка на лице, чему он все улыбается? Не мое ли горе его так радует? Может, лучше отвязаться от него?» — Алиса кивнула в сторону деревни.

— Мне туда нужно, я пойду.

— Солнце еще совсем высоко, мы успеем сходить к пруду и там поискать.

— Нет, спасибо вам, конечно, но я лучше в деревню, на пруду его нет, я точно знаю.

— Давайте убедимся!

«Чего он привязался? Почему так настаивает?»

— Нет, нет, благодарю, мне пора.

— Значит, уходите?

— Да, мне нужно.

— А мое кольцо?

— Простите, — развела она руками, — я кажется, его потеряла.

— Жаль, — он помолчал. — А я рассказывал вам о том, что хотел покончить с собой?

Алиса уже развернулась, чтобы уйти, но не сделала этого и с любопытством обернулась.

Герберт смущенно потупился.

— Не подумайте ничего такого, я нормальный, просто у меня приключились неприятности, вот и подумал, что было бы неплохо их решить.

— Вы повесились?

— Нет-нет, что вы, — замахал он руками, — в последний момент я передумал, ну да слушайте, расскажу по порядку, как было!

— Но почему именно тут?

— Мы с моей Аннушкой поехали к ее матери в деревню, мама Галя живет в добротном таком доме, собаку держит, корову, кур, свинья даже есть. Деревенька небольшая, все старухи живут, тихо, захолустье. Но что еще одинокой бабе нужно? Анна-то моя утром блинков напекла, я сижу, ем, а она шепотом матушку выпроводила, да как обухом меня по голове, говорит, развода хочу. А я не понимаю ничего, какого такого развода — десять лет вместе! Говорю, белены ты, что ли, объелась, Анька? Думал, шутку шутит, а она не шутила. — Герберт сжал кулаки. — Она в Петербурге на другого заглядывается, а я-то по доверчивости своей думал, подрабатывает, чтобы мы могли машину другую купить, ребенка завести, как она сама же хотела. Я рассердился, сильно рассердился, в коровник выскочил, там веревка, Анька-то за мной бежала, я ей и сказал сгоряча, раз ты так, повешусь пойду, пусть совестно тебе станет! Она в слезы, я не стал жалеть, пальто накинул и ушел. Проучить хотел, злился. Мужик один меня до лесу подкинул, а там уж я сам, и погода такая чудесная, в лесу хорошо… Разобиделся, думал и впрямь повешусь, — Герберт поднял на девушку глаза и вздохнул: — Куда там, в последний момент страшно стало, ну я на пень обратно и скакнул.

— Если так, то кто же там висел? — изумилась Алиса.

Он пожал плечами:

— Даже не представляю.

Девушка посмотрела в сторону:

— Это где-то тут недалеко было, я помню.

— Мы можем сходить и посмотреть, — Герберт вновь предложил ей руку.

Алиса задрала голову. Небо было чистым, солнце висело все так же высоко, а казалось, что она больше часа болтала со странным мужчиной.

— Мне нужно искать брата.

— Этот пенек в трех шагах, пойдемте посмотрим.

Алиса сдалась:

— Хорошо, только быстро.

Они сошли с тропы, Герберт что-то увлеченно рассказывал, девушка не слушала. Мысли унесли ее в тот день, когда увидела повешенного человека, такого же, в сером пальто, черных ботинках, с жидкими каштановыми волосами. Теперь она жалела, что хоть одним глазком не заглянула ему в лицо. Ошибки быть не могло, это тот самый мужчина, и тогда — четыре дня назад, он был мертв. А теперь шел рядом, разговаривал с ней и даже посмеивался.

— Вот и пенек! — театрально воскликнул Герберт.

Снег застилал глаза и падал за воротник, Никита бежал не разбирая дороги, пока совсем не выдохся. Тогда он привалился к дереву и сполз по нему в сугроб. Холод проник в рукава, под свитер, пробрался в сапоги. Сердце учащенно стучало, дыхание сбилось, нестерпимо хотелось пить. Он снял мокрую рукавицу, взял снег и поднес ко рту. Снег приятно таял, наполняя рот холодной водой, которую мальчик с блаженством глотал. Вскоре окоченели пальцы, пришлось надеть заледеневшие рукавицы. Кругом стояла тишина, снежинки неслышно касались земли, изредка поскрипывали деревья. Солнце спряталось в серых тучах, последние светлые пятна, золотившие снег, кору, блестевшие в кронах деревьев исчезли, стало хмуро. Лес напоминал огромного дремлющего зверя, которого мог разбудить любой шорох, потусторонний звук.