Брижит Обер - Снежная смерть

Я убила Леонара.

Моя рука обтирает рот, нос, я провожу рукавом по мокрым губам. Жуткий вкус. Жуткий холод внутри. Ко мне возвращается способность думать — так же ясно, отстраненно, объективно.

Я, которая чувствовала себя виноватой, если убивала муху, я только что добровольно нажала на спусковой крючок огнестрельного оружия, чтобы защитить Иветт, за два часа я убила уже второго человека.

С Дюпюи речь шла о правомерной защите. Но сейчас я совершила убийство.

В этот момент мне становится ясно, что я принадлежу к расе выживающих, тех, кто готов на все, лишь бы выжить. Да, мое желание жить всегда пересилит все остальное.

Из тупого замешательства меня выводит голос Яна:

— Пошли, давайте все на улицу!

Кто-то хватается за мое кресло. Это Иветт, она плачет, ее горячие слезы капают на мои холодные руки. Мне бы очень хотелось расплакаться. Освободиться от наступающего ледника, неумолимо заполняющего мои вены и легкие.

— Простите меня, — говорит она, непрерывно сморкаясь, — но он начал резать мне ляжку насадкой для бетона. Мне так жалко этого бедного мальчика, я не хотела кричать… Но я не смогла… Он придвигал дрель все ближе к моему животу, и…

Это я виновата. Это я выстрелила.

Я слышу, как стучит зубами Жюстина, она совсем раздета.

— Возьмите мою кофту, — говорит ей Иветт, — вы меньше меня, она вас укроет.

Рядом со мной Бернар, он дышит слишком громко, он тучный, и его эмфизема при стрессе усиливается. Он бормочет: «Ночью надо спать. Шоколад вреден для зубов», как будто повторяет мантры.

— Как же ты иногда противен, бедный мой Бернар, — шепчет ему Франсина. — Мне понятно, почему от тебя все отказались.

— Мне надо мыть руки. А семья — это навсегда!

— Ох, заткнись! — огрызается Мартина. — Давай иди! Как подумаю, что мне столько времени пришлось возиться с этой жирной свиньей! Побыстрее бы Господь прибрал его!

— Господь любит блаженных! — смеется Мерканти.

— Господу нравится иметь их рядом с собой, наверху, он собирает их, как Отец непоседливых детей, — елейным тоном отвечает она.

Мерканти ржет. Мартина бормочет сквозь зубы: «Нечестивец!». Если существует жизнь после смерти, надеюсь, что в ней я увижу, как ты подходишь к Святому Петру, лживая твоя глотка. Увижу, как он низвергнет тебя в адскую бездну.

На какое-то мгновение меня пронзает мысль, что, может быть, именно жестокие люди и угодны Господу, а в аду окажусь я сама.

Доказательство: я и так уже в аду.

Они выпихивают нас в ночь и холод, подгоняя ударами, потому что мы двигаемся слишком медленно. Бьют рукояткой пистолета, ногами. К ударам привыкаешь. Эта ночь достаточно красива, чтобы умереть? Буря улеглась. Наверное, на небе звезды.

Они спорят, в каком виде следует расположить наши тела на снегу. Надо ли нас раздеть? Надо ли оставить нас умирать от холода, или убить, а потом закопать в снег, словно мы погибли под лавиной?

— Все-таки пожар в доме — это было бы лучше! — ноет Кристиан.

— Говорят тебе, это уже было! — огрызается Летиция. — Ты и впрямь недоумок!

— Никогда не говори так! Ясно?

— Недоумок!

— Сука, вот я тебе переломаю эти ходунки!

— Стоп! — орет Ян.

Но его никто не слушает.

Рядом со мной Бернар безостановочно что-то бормочет. Быстрее, блокнот.

— «Спасайтесь, они всех нас убьют!» — вполголоса читает Иветт. — Я вас не оставлю!

— Мне надо помыть руки, — говорит Бернар, — когда воды в бочке нет, надо ее наполнить.

— «Пусть Бернар уйдет!» — читает она дальше напряженным голосом. — Да, тебе надо уйти, уходи, быстро! Иди прямо в деревню! Беги!

— Я грязный, — говорит Бернар. — Я такой грязный, мне надо в ванную. В минуте шестьдесят секунд.

Он уходит! Он уходит! Только бы они не заметили! Кто-то натыкается на меня, рука шарит по моим коленям.

— Ах, это вы, — говорит Жюстина. — Легионы тьмы объединились, они рычат, словно закованные в цепи титаны. Вся эта область будет во власти Зла!

— Надо помолиться, — предлагает Иветт. — Отче наш, иже еси на небеси…

Ужас насущный даждь нам днесь…

— Да святится имя твое, да придет царствие твое…

Царствие Зверя, вот что придет к нам. Жюстина присоединяется к Иветт. Потом вступает мадам Реймон, и когда она произносит «и остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим», ее акцент уже не кажется мне таким забавным.

Слышу, как прыскает от смеха Летиция.

— Вот уж точно, как овцы, блеют!

А Мартина восхищается: