Марек Краевский - Призраки Бреслау

Соседи «четырех матросов» толпились в дверях, тупо глядя на двух мужчин — один с трудом поднимался с пола, второй распластался на койке. Залаяла и заскулила чья-то собака.

Мок поднял голову, увидел толпу.

— А ну пошли все на хер! — В руках у Мока оказался стул, он замахнулся им на зевак.

— Уходим, уходим… — понукал жильцов дворник Френцель. — Я его знаю, он полицейский. Ему лучше не мешать.

Публика торопливо отхлынула от дверного проема, и стул угодил Смолору по голове. Тот схватился за лоб. Между пальцев у него потекли красные струйки. Мок поднял стул и ударил еще раз. Послышался треск. На плешивом затылке Смолора наливалась синевой здоровенная шишка. Швырнув стул в угол, Мок схватил кочергу, торчавшую из ведра с углем, размахнулся и ударил, на этот раз угодив в ухо. Смолор обеими руками взялся за голову, шмякнулся на бок и поджал колени к подбородку, словно ребенок в утробе. Мок подтащил его к кухонной двери, уложил голову на порог, порывисто распахнул дверь и со всего размаха захлопнул. Череп у Смолора так и хрупнул, звук был отчетливо слышен…

По двери змеилась широкая трещина, у самого косяка из щели торчала кочерга. На нее-то дверь и наехала, только щепки полетели. Смолор остался невредим.

Повезло.

— Прошу прощения, — прохрипел вахмистр шнапс-баритоном. — Не уберег… Ничего не помню…

Мок опустился на колени. С каждым новым выдохом ярость утихала. По шее стекали струйки пота и впитывались в густой слой цементной пыли, покрывавшей воротничок его лучшей рубашки. Манжеты были перемазаны кровью Смолора, носки ботинок ободраны, пиджак порван, руки в саже…

— Виноват, — корчился у двери Смолор. С левым глазом у него было что-то не то — выпученный, налитый кровью, он не закрывался. — Богом клянусь, душой моего Артура…

— Сволочь, — прошипел Мок. — Никогда не клянись детьми!

— Всей моей душой, — стонал Смолор. — В рот больше не возьму…

— Сволочь, — повторил Мок и мотнул головой. На отдраенный пол полетели капли пота. — Вставай, лопай мыло и за работу. Я скажу тебе, что делать…

По мере того как Мок говорил, Смолор трезвел. Каждое новое слово шефа повергало его во все большее изумление.

Мок-младший сегодня уже во второй раз попался на глаза сестре Термине. Только куда девалась его элегантность? Костюм весь в пыли, рукав порван, на рубашке пятна крови, ботинки ободраны, на полях шляпы — какая-то каменная крошка. Мок-младший прямо-таки ворвался в коридор хирургического отделения, бормоча про себя малопонятные фразы. Что-то вроде: «Люди, которых ты… где они сейчас…»

— Герр Мок, — крикнула сестра Термина ему в спину, — вы куда?

Не обращая на нее ни малейшего внимания, Эберхард устремился к отдельной палате. Сестра Термина, встрепенувшись всем своим тощим телом, застучала каблуками по больничному коридору вслед за посетителем. Ее необъятный головной убор колыхался, словно парус при переходе судна с галса на галс. Звук ее шагов выводил больных из мрачного оцепенения (которое вряд ли можно было назвать сном), они блаженно вытягивались в предвкушении укола, мягкого прикосновения ее сухой, холодной руки, снисходительной усмешки. Только больные с их жалобами мало сейчас интересовали сестру Термину, ее всю без остатка занимали страхи черноволосого мужчины, который, шатаясь от стены к стене, брел по больничному коридору к пустой отдельной палате. Вот он уже и вошел туда.

Раздался сдавленный крик. Может, это кому-нибудь из пациентов стало совсем невтерпеж?

Нет, больные тут ни при чем. Это стонал Мок-младший, лежа лицом вниз на чистой, недавно постланной постели.

Сестра Термина потрясла его за плечо:

— Час назад вашего отца забрал доктор Корнелиус Рютгард. Пожилому господину стало значительно лучше, и доктор Рютгард забрал его к себе домой…

Мок уже ни о чем не думал и ничего не чувствовал. Вынув из кармана несколько десяток, он протянул деньги сестре Термине:

— Не могли бы вы попросить кого-нибудь почистить мне одежду?

Прошептав это, Мок откинулся на подушки и погрузился в сон.

Прежде чем выйти из отдельной палаты, сестра Термина погладила его по небритой щеке.

Покинув здание госпиталя Венцеля-Ханке, Мок в задумчивости остановился у газетного киоска. Его то и дело толкали маленькие дети в воскресных костюмчиках и платьях. Добропорядочные семьи целыми толпами шли в евангелическую церковь Святого Иоанна Крестителя к обедне. Торжественно шагали работящие отцы, в их выпуклых животах бурчали воскресные сардельки, рядом семенили раскрасневшиеся мамаши, зонтиками погоняя стайки детей-неслухов. Мок усмехнулся и спрятался за киоск, чтобы дать дорогу четверке молодых сограждан, которые шли, держась за руки и распевая шахтерскую песенку: