Анна Янсон - Чужая птица

— Да, мам, помнишь тот день, когда ты рассказала мне об Анжеле? — проговорил Рубен, тяжело оперевшись рукой о надгробный камень. — Уж пятьдесят лет прошло. Но, ей-богу! Это был худший день в моей жизни.

Рубен сел в траву у могилы, прислонившись головой к камню. Неожиданно накатила усталость — определенно он простудился. Как-то саднит в горле, да и лихорадит, кажется. Очень некстати, ведь на выходных соревнования. С теми голубями, что он отобрал — молодыми и быстрыми, — на этот раз у него неплохие шансы выиграть переходящий кубок. Он прикрыл глаза, и воспоминания об Анжеле с новой силой нахлынули на него. Мышцы живота сжались, будто защищаясь, но веки уже щипало, и Рубен уступил им — и мыслям, и слезам. Жар всему виной, это из-за него он так расклеился, иначе ни за что бы не позволил себе расхныкаться у всех на виду.

После того летнего праздника Анжела переменилась, но Рубен не мог объяснить, как именно. Она и раньше задумывалась о жизни и смерти, о высшем смысле и тому подобных вещах, но после несчастного случая с Эриком и вовсе на этом зациклилась.

— Жизнь человеку дается одна, а вариантов выбора — огромное множество. Как понять, что сделал правильный выбор, чтобы потом не пожалеть, когда уже слишком поздно?

Он не знал, что ответить, да толком и не размышлял никогда о подобных вещах. Все и так идет своим чередом: встаешь с утра, трудишься весь день, чего еще надо?

Анжела устроилась работать на консервную фабрику и теперь, когда Рубен заезжал к ним домой по вечерам на велосипеде, уже клевала носом. Но по выходным они иногда ездили купаться в Бьёркхагу или Тофту. Правда, о поцелуях и ласках речи больше не шло, магия той нежной игры у причала словно вдруг пропала. И как ее вернуть, непонятно.

— Мы ведь могли погибнуть, Эрик и я, — твердила она из раза в раз. — Представь: а вдруг мы по-настоящему разбились, и вся эта жизнь теперь — обман, и мы не живем, а притворяемся, потому что мысль о смерти слишком страшна. Не существовать — вот что меня пугает. Понимаешь, Рубен? Как ты думаешь, можно жить двумя параллельными жизнями? Вот было бы здорово, и тогда не пришлось бы выбирать, тогда уж точно нельзя было бы ошибиться. Два параллельных пути, как развилка дерева, понимаешь?

— Нет, не очень, но я всегда не прочь тебя послушать, — ответил он, стараясь одновременно не соврать и угодить ей.

Они больше походили на товарищей или на брата с сестрой, чем на влюбленных. Вот почему он так удивился, когда однажды вечером она позвала его за собой наверх, в свою комнату. Что-то необычное таилось в ее взгляде, чем-то этот вечер отличался от других.

— Моих нет дома, вернутся лишь завтра к обеду, — бросила она через плечо и с обескураживающей уверенностью начала раздеваться прямо перед ним. Остолбенев, Рубен уставился на девушку. Когда она сняла через голову кофточку, под которой не оказалось лифчика, он не знал, куда девать глаза. Затем она сняла юбку и трусики и серьезно посмотрела на него. Никогда он еще не видел ее такой красивой и в то же время такой грустной. Он едва дышал, а пошевелиться и то не смел. Тогда она взяла его за руку и подвела к постели: «Иди ко мне». Словно во сне, он последовал за ней, неуклюжими пальцами расстегивая рубашку. Она помогла ему справиться с пуговицами. Когда ему удалось сбросить с себя оцепенение, они яростно предались любви. Игре больше не было места. Ей на смену пришли голод и одержимость, будто в объятиях Рубена девушка искала укрытие от смерти.

— Как сильно ты меня любишь? — В ответ он целовал и ласкал ее, чтобы она поняла: он любит ее больше жизни, больше чего-либо или кого-либо другого. Он никогда не умел найти нужных слов, но за него говорили руки. Рубен надеялся, что этого будет достаточно. Вдруг она разрыдалась, и он утешал ее, без слов. «Ты плачешь из-за меня?» — вопрос вертелся на языке, но Рубен не решался его задать. Ответ пришел лишь позже.

Ближе к утру усталость наконец овладела им. Когда Рубен проснулся, Анжелы рядом не оказалось, но на подушке еще оставался ее запах. Солнце уже встало, хотя еще не было и половины седьмого. Анжела заперлась в туалете, ее тошнило.

— С тобой все в порядке? — Он услышал, как она резко рассмеялась, а потом всхлипнула. — Как ты? Я могу чем-то помочь? Анжела, открой!

— Уходи, мне нужно побыть одной.

Он так ничего и не понял, а вечером мать отвела его в сторонку, чтобы наконец сказать то, что давно было пора сказать. Сив убрала с лица волосы, поправила передник и выпрямилась, как она всегда делала перед тяжелым разговором. Выражение ее лица было настолько серьезным, что он даже испугался.