Ральф Питерс - Война 2020 года

Валя взяла полотенце.

Она в спешке умылась, попыталась сполоснуть рот и причесаться как можно аккуратнее.

В зеркале она показалась себе очень бледной.

«Но не такая уж страшная», – успокоила она себя. Просто она чувствовала себя опустошенной и измотанной. Всего лишь через десять минут после приступа она уже ощутила возвращение голода. Валя сказала себе, что вернется, сядет за стол, тихо и спокойно улыбнется и сделает вид, будто ровным счетом ничего не произошло. Даже если американец и пойдет на попятную, она, по крайней мере, доест свой обед.

С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Она еще раз вдохнула полной грудью. У двери смотрительница безуспешно пыталась застегнуть браслет на жирной руке. Валя устремилась назад в ресторан.

К невообразимому ее облегчению, американец все еще сидел за столом. Он явно оживился, увидев ее. Она расправила плечи и замедлила шаг, ощутив прилив уверенности, что все кончится хорошо.

И тут она заметила, что еда исчезла. Со стола убрали все, кроме вина. И еще полупустой пачки сигарет, которую она измяла от волнения.

Чудесная, невыразимо замечательная еда пропала. Валя продолжала идти к столу, пытаясь улыбаться, уверить американца, что все в порядке. Он неловко вскочил, поспешно отодвинул для нее стул, и она села, как механическая кукла. Не веря своим глазам, уставилась Валя на белую пустыню скатерти. Великолепная еда исчезла. Ей казалось, что никогда в жизни ее желудок не был таким пустым.

Она начала беспомощно плакать. У нее даже не оставалось сил для того, чтобы как следует на себя рассердиться. Она просто сидела и тихо плакала, уткнувшись лицом в ладони, вся уйдя в свою слабость и сознание того, что в ее жизни больше никогда не случится ничего хорошего.

– Валя, – говорил американец своим ровным, твердым голосом. – Что произошло? Могу я чем-нибудь вам помочь?

«Увези меня. Пожалуйста. Забери меня в свою Америку, и я все для тебя сделаю. Все. Абсолютно все, что ты захочешь».

– Нет, – ответила Валя, подавив рыдания. – Ничего. Это так, пустяк.

Его челюсти двигались с трудом, и распухшие губы едва выговаривали слова. Он посмотрел снизу вверх на своего мучителя сквозь щелочки заплывших глаз. В помещении царил полумрак, к тому же после побоев он уже почти не мог сфокусировать взгляд на лице майора КГБ, ходившего кругами, то пропадая в тени, то выходя на свет, вокруг стола, на котором сидел Бабрышкин с крепко связанными за спиной руками. Огромный человек, чудовище в мундире, дьявол.

– Никогда, – повторил Бабрышкин, стараясь четко выговаривать слова в надежде не растерять последние остатки своего достоинства. – Я никогда не имел таких контактов.

Гигантская тень нависла над ним. Огромный кулак вынырнул из темноты и обрушился на его голову.

Стул едва не опрокинулся. У Бабрышкина круги пошли перед глазами. Он изо всех сил старался удержаться в вертикальном положении. Он ничего не понимал. Бред, сумасшествие.

– Когда, – орал майор КГБ, – ты впервые установил контакт с бандой предателей? Мы не пытаемся выявить степень твоей вины. Мы знаем, что ты виновен. Нам нужно выяснить только время. – Мимоходом он стукнул Бабрышкина по затылку. На сей раз то был не настоящий удар. Так, ничего не значащий жест. – Как давно ты с ними сотрудничаешь?

«Чтоб ты сдох, – яростно подумал Бабрышкин. – Чтоб ты сдох».

– Товарищ майор, – начал он твердо.

Тот раскрытой ладонью ударил его по губам.

– Я тебе не товарищ, предатель.

– Я не предатель. Я с боями прошел более тысячи километров.

Внутренне напрягшись, Бабрышкин ждал удара. Но на сей раз его не последовало. Их не предугадаешь. Удивительно, как они ловко устанавливают над тобой полный контроль.

– Хочешь сказать, ты отступал тысячу километров?

– Нам приказывали отступать.

Кагэбэшник презрительно фыркнул:

– Да. А когда приказ наконец пришел, ты лично отказался его выполнять. Открыто. Когда твои танки требовались для того, чтобы восстановить линию обороны, ты сознательно задержал их. Ты сотрудничал с врагом, тому есть достаточно свидетельств. И ты сам уже признался в невыполнении приказа.

– А что мне оставалось делать? – вскричал Бабрышкин, не в силах больше держать себя в руках. Он слышал, что его слова, такие отчетливые в его сознании, звучали практически неразборчиво, срываясь с разбитых губ. Он языком слизнул с них кровь, при разговоре они терлись об оставшиеся во рту зубы. – Мы не могли бросить там наших соотечественников. Их зверски убивали. Я не мог их оставить.