— Но сегодня ты ездил с ней повидаться.
— Конечно. Хотел выяснить, нельзя ли получить еще информацию. Я же коп.
Зинна презрительно ухмыльнулся.
— Ты не коп, ты шавка Викорна. Встаешь на задние лапки по команде хозяина. — Генерал помолчал, чтобы я полнее прочувствовал оскорбление. — Ты ведь знал, что она наша?
— Мы ничего не знали. — Я почесал ухо. — Но она перевозила очень много «дури». И поскольку была не нашей, резонно было предположить, что принадлежит вам.
Я ждал новых вопросов о тибетском информаторе и, честно говоря, не очень понимал, как буду отвечать.
— Информатор вам представился? Так и сказал, что он доктор Тиецин?
Я вскинул руки ладонями вверх.
— Помилуйте, имя можно придумать какое угодно.
Зинна больше минуты смотрел на меня нервирующе пристально, затем будто потерял интерес.
— Да, имя может придумать каждый. Даже такое.
— Может, на тибетском языке это что-то вроде шутки? — предположил я и, отвечая на его скептический взгляд, добавил: — Понимаете, как если бы кто-то назвался Микки-Маусом или Наполеоном Бонапартом. Тибетская национальная шутка.
— А что тебе известно о тибетской культуре? — неожиданно спросил Зинна.
— Ничего.
К моему удивлению, он решил не продолжать разговор.
— Хорошо, можешь идти.
Я поднялся.
— Кстати, она ничего не сказала.
— Кто? — удивился Зинна.
— Австралийка Рози Маккой. Она ничего не сказала и, похоже, ничего не знает. Вы ведете дела умело. Ее ведь невозможно связать ни с кем из ваших людей?
— И с твоим тибетцем ее тоже нельзя было связать, пока вы ее не арестовали.
— Хотите, я поговорю с Викорном, и мы постараемся убедить иммиграционную службу прекратить дело? Сделаем это, чтобы заранее подсластить ваши грядущие переговоры.
— Нет, — ответил он, подумав. — С этим делом я предпочту разобраться сам. — Он одарил меня фальшивой улыбкой. — Вас не потревожу.
Когда я уже уходил, он огорошил меня замечанием:
— Все, что произошло в Непале: расстрел наследным принцем собственной семьи в июне 2001 года, гибель монархии, победа коммунистов… [39] 1 июня 2001 г. наследный принц Дипендра на традиционном обеде, посвященном встрече всей королевской семьи, расстрелял всех присутствующих, а затем застрелился сам.
Знаешь, откуда ноги растут?
— Нет.
— Так вот, узнай. Там двадцать лет возили наркотики из Тибета в Непал. Операция гораздо масштабнее, чем все, что мы имеем в Таиланде. Кто контролировал правительство, тот заправлял доставкой товара. По размаху не сравниться и Колумбии. Но это Гималаи; что там происходит — не знает никто, даже американцы. На Тибете разведка ЦРУ почти не действует — сведения поступают только от людей далай-ламы из Дхарамсалы и от немногочисленных шпионов из Лхасы. — Зинна многозначительно посмотрел на меня. — Эти люди умеют молчать.
— Откуда вам известно? — спросил я с порога.
— Тибетец рассказал.
— Тиецин? Он был здесь? Или звонил вам из Катманду?
Генерал мотнул головой. Видимо, это должно было означать, что он не собирается отвечать на эти вопросы.
— Но зачем возить товар через Тибет? Почему не через Пакистан и Индию? Мумбай, Дели и Калькутта печально прославились тем, что стати центрами транспортировки наркотиков.
— Именно поэтому, — отозвался Зинна. — Эти места слишком известны. Все западные спецслужбы присутствуют в Индии в неимоверном количестве — не только ЦРУ и Управление по борьбе с наркотиками, но также французские, немецкие, голландские, не говоря о британской М16. Но когда товар исчезает на Тибете, никаких следов не остается. И не может быть никаких информаторов. Зато существует сотня путей из Тибета в Непал, о которых знают только тибетцы, шерпы и гуркхи. Наркотики переносят пешим способом, и нервным покупателям так спокойнее. — Он бросил на меня насмешливый взгляд.
В такси, по дороге в город, мы с Леком почти все время молчали. А когда въехали в пригороды, он спросил:
— Ты, наверное, хочешь знать, трахнули меня или нет?
— Не хочу ничего знать такого, о чем ты не хочешь рассказывать.
— Есть очень много способов трахнуть таких, как я. Какая разница, как это сделали?
Через десять минут, выходя из такси, он сказал:
— Не остается ничего иного, как идти домой и хорошенько выплакаться. К утру я приду в себя.
Если понимаю, что я сумасшедший, означает ли это, что я нормальный? Задаю этот вопрос, поскольку сейчас двадцать две минуты четвертого утра. В это время я со стоном просыпаюсь каждую ночь — точно в двадцать две минуты четвертого. Знаю, что шум, который я слышал — тот, что меня разбудил, хотя и кажется, будто он доносится со двора, словно там кто-то ходит, — на самом деле продукт моей психики. Сердце бешено стучит, пот так обильно выступает на лбу, что подушка становится мокрой, и я, лежа на спине, застываю от страха.
Читать дальше