Ореховые глаза повлажнели, во взгляде самозванца появилось нечто, напоминающее боль и ненависть — к Лукасу, которому повезло иметь то, чего сам он был лишен.
Вдруг у него возникло неодолимое желание прижаться к этому мужчине, сжать в одном объятии все сорок с лишним лет.
С неловкостью неофита Лукас обнял своего отца.
Совсем позабыв, что торопится, он невольно продлил блаженные мгновения.
Мари остановила машину перед моргом и долго смотрела на пластиковый пакетик, в котором находился стаканчик.
Образы толпились в ее голове: безумные глаза Лукаса, мчавшегося на машину Эдварда, свадьба и ее «да», наполненное любовью, пистолет, направляемый на Кристиана, их страстные объятия, Вивиан, разбившаяся на камнях, труп Фрэнка в колодце, ласковые руки, мертвый близнец, и он, чудесным образом воскресший…
«Почему все кажется возможным, когда все становится невозможным…»
С пакетом в руке Мари направилась к входу в морг. В тот момент, когда она взялась за дверную ручку, взгляд ее упал на обручальное кольцо, которое Лукас надел ей на палец.
Неужели это было всего пару недель назад?
Вновь возникла дилемма. Упорная, стойкая. «В горе и в радости», — обещала она перед Богом.
Развернувшись, Мари направилась к урне для мусора.
Она собралась было кинуть туда пакетик, но рука ее замерла, когда послышался голос судмедэксперта.
Их взгляды встретились.
Поняв, что именно она хочет сделать, он состроил гримасу, как бы говоря: вам виднее…
Мари медленно пошла к нему.
Первые дождевые капли разбились на ветровом стекле машины, припаркованной на возвышающейся над перешейком дороге.
Скрестив на рулевом колесе руки, уткнувшись в них головой, Мари плакала.
Снаружи ветер усилился, под его порывами гнулись к земле папоротники, белыми барашками покрылось море, начавшее заливать перешеек.
Скоро полностью будет отрезан остров Химер.
Мари вытерла глаза и включила зажигание.
А недалеко отсюда, в недрах земли, в галерее почувствовались дуновения ветра и шум прилива.
Страницы, посеянные Лукасом, стали приподниматься, затем полетели очень далеко от своих мест.
Он ругнулся, обнаружив, что страница сорок два теперь следовала за страницей четыре.
Проклятый ветер!
Ветер…
Но ведь он поступал снаружи. Значит, вход был.
Тогда он сделал то, что делают моряки: стал держать нос по ветру.
Ведомый посвистываниями врывающихся порывов ветра, напоминающими зловещие птичьи крики, Лукас в конце концов наткнулся на основание вырубленной в скале винтовой лестницы.
Он поднял глаза и радостно вскрикнул, когда на лицо упали капли дождя. Оттуда, далеко сверху, небо протягивало ему руку.
Оживившись, он стал быстро карабкаться вверх, глотая по две ступеньки сразу.
Мать Клеманс рассматривала молодую женщину, пришедшую ее допрашивать, и ей показалось, что она опять видит Мэри, какой та была осенью 1967 года.
Ровным голосом монахиня подтвердила, что маленький Пьер и Мэри Салливан дружили. Но ей ничего не было известно об имевшейся у него пряди ее волос.
— Но вас, дочь моя, ввели в заблуждение. Не отец поместил Мэри в этот монастырь, а ее мать, Луиза, ваша бабушка.
Зеленые глаза округлились. Значит, это Луиза решила разлучить Мэри и Райана…
Мать Клеманс вывела ее из заблуждения:
— Она не знала, что Мэри хотела убежать с Райаном. Впрочем, я думаю, ей даже было неизвестно о его существовании до дела на Лендсене…
— Но тогда почему она так поступила? — изумилась Мари.
Монахиня недобро улыбнулась:
— Оказывается, Мэри случайно узнала, что у ее матери была связь на стороне, и пригрозила все рассказать отцу. Эндрю уже очень обессилел от своей болезни, конец был близок, и Луиза боялась, что он может лишить ее наследства.
— Она избавилась от дочери, чтобы заставить ее молчать?
Клеманс подтвердила:
— Все не так романтично…
Мари сурово посмотрела на настоятельницу:
— Полагаю, вы закрыли на это глаза, потому что зависели от Луизы Салливан!
Не получив ответа, Мари решила блефовать, чтобы вызвать у монахини хоть какую-то реакцию.
— Луизе было известно о существовании лаборатории, созданной во время войны Жозефом Рейно, вашим отцом. Она знала, что Жак, ваш брат, вел в ней сверхсекретные работы с эмбрионами.
Лицо Клеманс оставалось каменным. Плотно сжатые губы не издавали ни звука.
Тогда Мари предъявила ей портрет Жака, датированный 1968 годом.
Читать дальше