Николь Жамэ - Тайна острова Химер

— Кристиан? — жадно спросила она.

— Нет. Его я нашел на его диванчике, связанного. Каюта уже наполовину заполнилась водой… Все приборы были разбиты…

Она подняла к нему умоляющие глаза. Только не Кристиан! Только не он!

— Успокойся, сейчас он в порядке. Но могло быть хуже. Я переправил его в надежное место.

Плечи его опустились. Ему совсем не хотелось нанести ей решающий удар. Она взяла инициативу на себя.

— Вивиан? — на одном дыхании выговорила она. — Она тоже… Это же был несчастный случай?

Встретив красноречивое молчание Райана, чтобы больше не думать об этом, Мари выбрала среднее:

— Расскажи мне об Эдварде Салливане. Что с ним случилось?

Райан вздохнул. Он знал, что этот вопрос рано или поздно выплывет, и был к этому готов.

Тихо надвинулись черные тучи, предвестники шторма, который напророчила на этот вечер портовая метеослужба.

Мари дрожала от пронизывающего ветра, когда Райан приступил к повествованию.

После Лендсена он жил только одной мечтой: вновь встретить свою дочь и стать частью ее жизни. Занять место одного из Салливанов казалось ему наилучшим решением, а Эдвард был единственным, чьей внешностью он мог воспользоваться. Тогда он стал следовать за ним по пятам и выслеживал его до самой Южной Америки, где тот намеревался пробыть три недели. Дней через десять Райану удалось даже подружиться с ним, но однажды во время поездки к Мачу-Пикчу Эдвард серьезно пострадал в автокатастрофе.

— Организованной тобой, полагаю?!

Райан ушел от ответа.

— Надо думать, что боги хранили меня.

Эдварда перевезли в больницу, где он вскоре и скончался.

— Маски, линз и лубка оказалось достаточно для создания иллюзии. К намеченному сроку я возвратился в поместье. Никто ничего не заподозрил. А потом я терпеливо намекал всем, что твое место здесь, так что Луиза вконец уверилась, что идея эта принадлежала ей. И именно она решила отдать тебе твою часть наследства, принадлежавшего тебе по праву.

Горькая складка перерезала его лоб.

— Цели своей я достиг. Ты была здесь, со мной, и я мог наконец нежно тебя любить, но в утро свадьбы пришло то злосчастное письмо Мэри, составленное в мае 1968-го…

Он взглянул на дочь блестящими от волнения глазами.

— Наипрекраснейшее воспоминание всей моей жизни: я веду тебя к алтарю…

Мари смерила отца неприязненным взглядом и вновь принялась упрекать его:

— Ты и вправду думаешь, что я расплывусь от счастья, потому что ты все это проделал ради меня? По какому праву ты все время лезешь в мою жизнь? Спросил ли ты: хочу ли я видеть тебя рядом с собой? Ты поступил по собственному желанию, и другие должны так делать? Но что для тебя чувства других, Райан? Какая наглость! Какое самомнение!

По исказившимся чертам Райана она поняла, что очень ранила его. И это доставило ей удовольствие.

— Нет оправдания всему, что я сделал, — хриплым голосом заявил он. — Если бы не любовь к тебе, которой жизнь надолго лишила меня. Я не могу заставить тебя за все это полюбить себя. Но по крайней мере обещай мне только одно. Единственное.

— Не выдавать тебя? — едко спросила она.

— Никогда не оставайся наедине с Лукасом.

Не ответив, она повернулась, подошла к машине и уехала, оставив позади его силуэт, уменьшающийся в зеркале заднего вида.

Лукас смотрел, как в тягостном молчании погружали гроб на паром. Марк Ферсен, ссутулившись, тихо плакал.

Лукас обнял отца за плечи:

— Ты выдержишь? Уверен?

Тыльной стороной ладони вдовец утер глаза и улыбнулся сыну — как он надеялся, ободряющей улыбкой.

— Я так хотел быть с тобой рядом в этом испытании, — ласково сказал Лукас. — Но я должен остаться, чтобы узнать правду, а особенно — чтобы уберечь Мари.

Слишком уж быстро пообещала она дождаться его возвращения, однако ему не верилось. Он знал, что она все равно пойдет допрашивать настоятельницу. Такого он позволить ей не мог.

Нетерпеливо ожидая, когда же Марк поднимется на паром, Лукас рассеянно слушал, как тот говорит, что понимает: его место сейчас рядом с молодой женой.

— Заботься о ней. И о себе тоже.

Бесконечная нежность, которую он читал в глазах Марка, привела самозванца в замешательство. Сколько он ни рылся в своей памяти, он помнил всегда только этого мужчину, а не своего отца, который бы так смотрел на него, с такой любовью, такой… абсолютной, полной, не требующей отдачи.

— Обещай мне не рисковать понапрасну, — проговорил Марк. — Как бы то ни было, ты мой сын. Кроме тебя, у меня нет никого, Лукас, я не уверен, что выдержу, если тебя не станет.