Джон Сэндфорд: Ночной убийца

В тот раз к нему подошла какая-то женщина и спросила:

— Вы читали «Рубайат»? [2] Рубайат — собрание рубаи (форма лирической поэзии, широко распространенная на Ближнем и Среднем Востоке).

— Хм…

«Что она несет?» — подумал Куп.

— «Рубайат» Омара Хайяма? Я не брала его в руки со времен колледжа, а недавно перечитала в переводе Фицджеральда, — тараторила она. — Знаете, это меня по-настоящему тронуло. В каком-то смысле очень похоже на стихи, с которыми нас сегодня познакомил Джеймс.

Купу было глубоко наплевать на Джеймса и на всю поэзию в целом. Но вопрос «Вы читали „Рубайат“?» звучал замечательно. Умный вопрос. Мужчина, который спрашивает: «Вы читали „Рубайат“?» — выглядит… неопасным. Воспитанным и тактичным.

В тот вечер Куп не собирался охотиться на женщину, но книгу взял и попытался прочитать ее. Оказалось, что это настоящая дрянь. Причем такого высшего, чистейшего образца, что он в конце концов выкинул книгу в окно пикапа, потому что чувствовал себя дураком, когда она лежала на сиденье рядом.

Книгу он выбросил, но вопрос запомнил: «Вы читали „Рубайат“?»

Куп дважды пересек трассу I-94, сделав круг. Он не хотел приезжать в книжный магазин до начала чтений: люди должны смотреть не на него, а на того, кто будет выступать перед ними. То, что сейчас делал Куп, выходило за рамки его обычного осторожного поведения, но он не мог сопротивляться внутреннему побуждению. Поэтому он дал себе слово, что постарается вести себя максимально осмотрительно.

Перед тем как снова пересечь автомагистраль между штатами, он остановился на красный сигнал светофора и бросил взгляд в окно на полицейский участок Сент-Пола. До летнего солнцестояния оставалось всего две недели, и в половине девятого вечера было достаточно светло, чтобы различать лица даже с такого расстояния. Группа патрульных в форме, трое мужчин и две женщины, сидели на ступеньках, разговаривали и над чем-то смеялись. Куп наблюдал за ними и ни о чем не думал, просто смотрел…

Машина позади начала громко сигналить.

Куп бросил взгляд в левое зеркало, потом в правое и на светофор — горел зеленый. Он посмотрел в зеркало заднего вида, выехал с перекрестка и свернул налево. Прямо перед ним небольшая группа пешеходов собралась переходить улицу. Они заметили его и замерли на тротуаре.

Куп увидел их и резко затормозил. Когда он понял, что они тоже стоят, то поехал вперед, чтобы завершить поворот. Но в этот момент люди сошли с тротуара, прямо под колеса машины. Пешеходы бросились врассыпную, а Куп вывернул руль, чтобы не сбить плотного мужчину в комбинезоне, который оказался недостаточно резвым и не успел убраться с дороги. Какой-то человек крикнул что-то каркающим голосом, и Куп показал ему средний палец.

И тут же пожалел об этом. Он был невидимкой и не делал непристойных жестов, когда работал или выходил на охоту. Куп посмотрел на полицейских — те по-прежнему стояли в половине квартала от него. Один из них повернулся в его сторону, но тут же потерял к нему интерес. Куп взглянул в зеркало заднего вида. Люди на дороге хохотали, махали руками и показывали на него.

Его обожгла вспышка ярости.

— Свиньи, — пробормотал Куп. — Вонючие уроды!

Он взял себя в руки, доехал до конца квартала и повернул направо. Со стоянки напротив книжного магазина выезжала машина. Отлично. Куп развернулся, подождал, когда освободится место, припарковался, вышел и запер пикап.

Он хотел перейти на другую сторону улицы, когда снова услышал тот же каркающий звук. Группа, которую он чуть было не сбил, переходила дорогу в конце квартала. Все смотрели на него. Кто-то махнул рукой, они снова издали необычный каркающий звук, дружно рассмеялись и скрылись из виду.

— Сволочи!

Скоты, подобные этим, разгуливающие по улицам города, выводили Купа из равновесия. Вонючие уроды, ему бы следовало… Он вытряхнул сигарету из пачки «Кэмела», закурил, сделал пару нервных затяжек и зашагал в сторону магазина. Сквозь витрину он видел, что вокруг толстой женщины, мусолящей во рту что-то вроде сигары, собрались люди. Куп сделал последнюю затяжку, бросил окурок на тротуар и вошел в магазин.

Там яблоку негде было упасть. Толстая женщина сидела на деревянном стуле на подиуме и сосала палочку лакрицы, а две дюжины зрителей устроились на складных стульях, расставленных полукругом. Еще человек пятнадцать или двадцать стояли позади. Когда Куп вошел, несколько любопытных взглянули на него, но тут же снова повернулись к женщине.