Урсула Познански - Игра 14.0

«Я не хочу ничего от тебя, Лудольф! — восклицал он. — Мне не нужен твой титул, не нужно твое золото и даже твои владения мне не нужны, клянусь тебе! Я хочу лишь помолиться у гроба моего отца и примириться с ним».

Пауль сверкнул глазами, поглядев на Бастиана, словно тот как раз и был одним из упрямых стражников Фалькенварта. В купе было жарко, на лбу Пауля проступила легкая блестящая испарина.

— Через полчаса ворота замка внезапно открылись. Тристрам и его спутники вошли внутрь. Лудольф самолично принял их и велел выставить им мясо, хлеб и вино.

«Наш отец умер в покое и благости, — сказал он, — и я не хочу отказать тебе в праве вознести молитвы у его гроба».

Они разделили трапезу, а когда наступила ночь, Лудольф вызвался отвести Тристрама и его спутников в фамильный склеп.

Пауль сделал паузу. Его глаза блестели, когда он продолжил рассказ.

— Они спустились в подвал замка; трое слуг сопровождали их, освещая дорогу факелами. Но войдя в склеп, Тристрам и его друзья поняли, что оказались в ловушке. Отблески огня, отбрасываемые факелами, осветили доспехи воинов и лезвия их мечей. Верные Лудольфу люди уже дожидались их.

«Ты страстно желал увидеться с нашим отцом, а значит, будешь рад, если я отправлю тебя прямиком к нему», — насмешливо сказал младший брат.

Его солдаты бросились на спутников Тристрама, которые, не надеясь уже ни на что, отчаянно защищались голыми руками. Ужасная сеча разразилась в склепе. Мечи вонзались в тела безоружных людей, алебарды отсекали им головы. Стены окрасились в алый цвет, пол стал скользким от крови; крики умирающих долетали до деревни, лишая ее жителей сна. Через несколько минут люди Тристрама были мертвы, лишь он один всё еще оставался жив.

В отчаянии он схватил меч покойного князя, лежавший на его каменном надгробии. «Мы — братья! — воскликнул он. — Раз уж ты непременно хочешь видеть меня убитым, сразись со мной. Пускай сама судьба решит, заслуживаю я смерти или нет!»

Лудольф только рассмеялся и махнул рукой, приказывая солдатам завершить начатое. Тристрам отбивался изо всех сил; он успел убить двоих, прежде чем до него все-таки дотянулась чья-то алебарда, и меч выскользнул из рук юноши.

Его заставили встать на колени возле каменного гроба князя, и теперь уже Лудольф взялся за меч отца. Занеся клинок над головой, словно топор мясника, он пристально вглядывался в глаза своему брату-бастарду. В этом взгляде Тристрам прочитал, что настала его последняя минута, и в душе его вдруг воцарился покой. Страх, еще мгновение назад заставлявший юношу дрожать, улетучился. Его место заняла ненависть, холодная и безграничная. Не сводя глаз с Лудольфа, он изрек ужасное проклятье.

Тристрам проклинал своего отца и своего брата, замок и всех его обитателей, землю, на которой тот был возведен, и любого, кто когда-нибудь на нее ступит. «В свой смертный час я по праву стану наследником! — воскликнул он. — Теперь это моя земля, это земля всех отверженных людьми и законом, земля воров, негодяев и предателей! Они одни обретут здесь покой. Все же остальные, кто вступит в мои владения, навеки раскаются. Они окажутся в моей власти, и я уже никогда их не отпущу. Кости их будут ломаться, кожа — слезать с плоти. Их яства источат черви, их тело разъест слабость. Земля поглотит их одного за другим; мертвые по ночам будут восставать из могил, и их крики будут наводить на всех ужас и отчаяние. Эта земля проклята — до тех пор, пока справедливость не восторжествует! Сегодня я, незаконнорожденный сын, своей кровью окропляю этот склеп и испускаю дух, но когда-нибудь, в один прекрасный день, это доведется совершить и тебе, Лудольф. А если ты этого избегнешь, то это сделает другой, подлинный наследник, законный брат, любимый и почитаемый, такой же как ты, Лудольф. Что постигло меня, постигнет и его».

Побелев от ярости, Лудольф вскрикнул: «Ты хочешь, чтобы мои люди прикончили меня в страхе перед твоим проклятьем? Но оно ничего не значит, оно произнесено сыном беспутной девки!»

Пауль умолк. Перестук вагонных колес сопровождал весь его рассказ, но Бастиан почти не замечал этого шума. Теперь ему было понятно, что чувствовала Доро; картины, возникавшие перед глазами, оказались ужасающе реальными и живыми. В купе повеяло ледяным дыханием Средневековья.

— Не медля более ни мгновенья, Лудольф отсек брату голову, — продолжал Пауль. — Кровь Тристрама хлынула на гроб отца и, просочившись сквозь щели, окропила его останки. С этого дня призрак князя бродит ночами по окрестным лесам, будучи не в силах вновь обрести покой.