Сара Дюнан: На грани

Лифт пришел. Дверцы открылись. И закрылись вновь.

Она повернулась и пошла по коридору обратно, разжимая кулак и перехватывая ключ пальцами.

Когда в ухо ей ударило сообщение, она даже прикрыла глаза — так надрывал ей душу этот голос. Потом она услышала адрес. Около телефона лежали карандаш с блокнотом, но она не сделала движения, чтобы взять их в руки. Забыть этот адрес и ничего не случится, мелькнуло в голове во время ее последнего кивка неизбежному.

На заднем сиденье такси было так жарко, что кожа ее прилипла к обивке. Когда таксист спросил, куда ехать, она на минуту запнулась, после чего собственный голос, произнесший адрес — очень четко произнесший, с отличным выговором. Когда она осведомилась, далеко ли это, таксист сказал, что это в Фьезоле, через реку. Она взглянула на часы. Время сильно поджимает, ведь надо успеть в аэропорт. Наверное, придется и туда взять такси. Деньги у него будут. Она возьмет в долг, а ему выпишет чек. Анна открыла окно, чтобы впустить немного воздуха, но оттуда потянуло жаром. Попетляв по улицам, они выехали к рынку, где она в первое утро выторговала для Лили деревянную лошадку. Кажется, это было так давно. Пальцы ее сжали дорожную сумку, лежавшую на коленях.

Шаги Пола вверх по лестнице замерли возле двери Лили на втором этаже. Должно быть, она спала, потому что почти сразу же он двинулся выше. Вскоре я услышала звук воды, спускаемой в туалете, а потом дверь захлопнулась.

Если сейчас поднять трубку, не услышу ли я их беседу с Майклом? Анна говорит, что у них это ритуал — ежедневные ночные беседы по телефону до двух-трех часов. Она считает, что съехаться вместе — для него и Майкла лишь вопрос времени. Казалось бы, ей должны быть неприятны столь явные и теплые семейные отношения Пола с кем-то помимо нее, однако Майкл ей нравится, она говорит, что он старше своих лет и не дает Полу стать наркоманом. Она одобряет Майкла. И Лили, судя по всему, тоже его одобряет. Кажется, Майкл владеет секретом без усилий нравиться ребенку и умеет смешить ее. То есть она принимает его, как подсказывает мне собственный опыт. Так неужели у Пола теперь две семьи? Вероятно.

Я пила воду, сидя в кухне. В окне смутно маячил маленький садик — плиты патио, бордюры, яркая рама с вьющимися растениями. Там была настоящая помойка, свалка строительных отходов, судя по мусору, который мы выгребли оттуда в выходные после ее вселения. Тогда тоже стояло лето, правда, и вполовину не такое знойное. Денег нанять помощников у нее не было, и она созвала друзей — велела тащить все: и пиво, и съестное, и всякие там мотыги-лопаты. Мы выгребли два полных чана мусора. Лили в это время висела в гамаке, привязанном к бельевой веревке и кусту бузины у задней двери, и, как только она начинала плакать, тот, кто проходил мимо, останавливался и качал ее. Обедали мы стоя, поедая всухомятку хлеб с сыром и салями. Пол сказал, что это похоже на кадры дурной итальянской кинокартины: пот льется, солнце печет, а ты возделываешь землю и рад-радешенек. Такие дни запоминаются как ключевые вехи в истории поколения.

Где все эти люди сейчас? Преуспевают, наверное, так что могут позволить себе садовников. Мне они были симпатичны, хотя дружила с ними больше она, чем я. Видятся ли они теперь? Обмениваются ли поздравительными открытками на Рождество? Она о них ничего не рассказывает, по крайней мере насколько я помню. Впрочем, теперь она вообще мало о ком говорит, за исключением, разумеется, Лили, а также Пола, а в последнее время и Майкла. Наверно, если б мне понадобился кто-нибудь из них, я смогла бы найти в телефонной книге их номера. Интересно, в каком возрасте начинаешь искать в телефонной книге не столько друзей, сколько знакомых?

Я начинаю чувствовать действие водки — первые красноречивые признаки накатывающей слезливости — как червяк на дне бутылки с мексиканской настойкой. В Амстердаме сейчас почти три часа ночи, там я давно бы уж вырубилась. Сумрак ночи. Выключив свет, я поднялась наверх.

Комната Анны выглядела пугающе прибранной — кровать застелена, покрывало не смято. Чистота выглядела даже преднамеренной — так оставляют комнату, когда, пакуя вещи, знают, что вернутся не скоро. Потом я вспомнила, что в отсутствие Анны здесь убиралась Патриция — пропылесосила пол, развесила по местам брошенную одежду, словом, уничтожила самые явные следы беспорядка, которым обычно окружала себя Анна. Дабы подтвердить свою догадку, я открыла шкаф. На меня вывалился целый ворох одежды, отчетливо пахнущий Анной — слабый запах ее духов мешался с запахом ее тела. Индивидуальный запах, здесь он был настолько явствен, что казалось, оглянись я, и увижу Анну. Но за спиной у меня Анны не было.