Анна Малышева - Мой муж - маньяк?

— Сколько здесь?

— Это не мои… — пробормотал Дима. — Откуда они?

Катя сделала несколько шагов назад и почти бегом кинулась прочь. Бежала она к телефонам. В голове у нее вертелось: «Сейчас его задержат на три часа для составления протокола. Потом могут отпустить, чтобы он катил куда хочет, а по его возвращении заставят заплатить штраф. Но может быть и по-другому. Его могут никуда не отпустить. Сумма крупная. Вляпался!»

Она достала записную книжку, нашла нужный номер и набрала его. Ответил сам следователь:

— Былицкий слушает.

— Василий Андреевич? — быстро заговорила она, не давая ему опомниться и вставить слово. — Говорит Катя, Катя Булавина. Я задержала убийцу, настоящего убийцу. Шахов не виноват.

— Екатерина Сергеевна? — недоуменно ответил тот. — Это вы? Что это значит? Какого убийцу?

— Убивал не Шахов, вещи ему подкинули. У меня есть доказательства, есть улика. Он сознается на очной ставке. Вы должны срочно приехать.

— Куда? — В голосе следователя появилась тревога. Катя сходила с ума от мысли, что он ей не поверит. — Вы говорите, что кого-то задержали?

— Да, но не я, а таможенник. Он собирался сбежать за границу. Приезжайте! Делайте ордер, делайте что угодно, я отвечаю, что это он! Я в Шереметьеве и жду вас!

Следователь молчал всего несколько секунд, а ей они показались вечностью. За эту маленькую вечность перед ней появились и исчезли лица четырех женщин. Как будто во тьме вспыхивал магний и освещал мертвенным светом то замкнутое лицо Оли, то Лену, сидящую в кафе, то густо обведенные лисьи глаза Лики, то Иру — ее голубой халатик парикмахера, ножницы в руке, ее взгляд, устремленный прямо на Катю. Взгляд несчастной женщины. Наконец следователь сказал:

— Вы меня слышите? Вы здесь? Кто он?

— Мищенко Дмитрий.

— Мы сейчас приедем. Держитесь от него подальше.

— Дальше просто невозможно, — ответила Катя. — Я вас жду, слышите, я вас очень жду!

Она повесила трубку. К стойке, где уже заканчивалась регистрация на Гавану, она больше не пошла. Таможенные законы Катя знала слишком хорошо, чтобы сомневаться, в надежных ли руках сейчас Дима. Она прошла по залу, вышла на балкон, остановилась у ограды и закрыла глаза. Лиц больше не было. Тьма распалась. «Надо плакать, — сказала она про себя. — Сейчас же надо плакать, а то я окаменею и останусь на этом балконе навечно, как статуя… Памятник жертвам таможни». Но слез не было. Не было больше и дождя. Ничего больше не было, только чистое вечернее небо. И Катя дала себе слово смотреть на него, и только на него, пока ее не позовут.

Кончалось лето, и кончалось все, что только могло кончиться. Катя развелась с мужем, съехала с его квартиры и теперь снимала однокомнатную халупку на окраине. Все деньги, которые она зарабатывала, ей теперь приходилось откладывать на покупку жилья. Об отпуске нечего было и думать, и Катя теперь ездила в Австрию только в мечтах и воспоминаниях. Пыталась отдохнуть с меньшими затратами, сходила даже как-то в зоопарк. Одна. Там, возле павильона выдры, где толпилось много народу, Катя увидела русоволосого мальчика лет трех-четырех. Мальчик дико визжал и пытался через стекло погладить брюшко кувыркающейся выдры. Рядом с мальчиком стоял мужчина в джинсах и дешевой майке. Катя сразу узнала его, хотя мужчина стоял к ней спиной. Окликнула Игоря, заговорила с ним. Он усыновил Мишу. Усыновление помог оформить следователь через своих друзей. Бабушка от ребенка отказалась, отдала его в детский дом, мотивировав это тем, что не может по состоянию здоровья воспитывать мальчика. Теперь Игорь жил один, с сыном, по-прежнему пытался заниматься своей коммерцией и как-то умудрялся что-то зарабатывать. Говорили они с Катей недолго. Катя хотела купить мальчику мороженое, но Игорь испуганно сказал, что у того больные гланды. Тогда Катя купила ему сахарную вату на палочке, робко погладила ребенка по голове и попрощалась с Игорем. При этом она подумала, ездит ли он еще по автобусам. Но, в конце концов, это было его личное дело. Она отвернулась и стала смотреть на двух обезьян, шустро бегающих по канату, натянутому над озером. По озеру плавали лебеди и сердито кричали на обезьян.

Когда она ехала домой, ей вспоминались все события минувшего мая. Дима был арестован. Испорченный костюм был извлечен из пакета. Катя дала все показания, какие только могла дать. Было следствие, был суд. Дима был приговорен к высшей мере наказания. На суде он не глядел на Катю, и она не глядела на него. Это был последний раз, когда она его видела. Он сильно осунулся, оброс черной щетиной, двигался заторможенно, говорил вяло. Словом, был неузнаваем. Признался во всем. Когда его уводили, он посмотрел в зал, словно ища кого-то глазами, но Катя была уверена, что он ее не видел. Он смотрел совсем в другую сторону.