Монс Каллентофт - Осенний призрак

Куда девается любовь? Я чувствую запах табака. Я возвращался к тебе, отец, хотя ты и бил меня, потому что не мог по-другому. Может, мне следовало бы забыть о тебе и согреваться теплом другого человека?

Папа и я в парке. Я падаю, и он отворачивается в сторону. Мама убирает от меня камеру, направляя ее прямо в лицо отца, а он корчит рожи. Или он просто так выглядит?

В его лице нет любви. Только отвращение.

А потом фильм заканчивается. Все мигает. Черное и белое, черное и белое, черное и белое.

Я думаю о мальчике на кинопленке и о том, на что он был способен.

Мне известно, что таится в гноящемся чреве этой ночи, я знаю, что змеенышам надо наружу, что им не место у меня внутри, что их злые лица должны исчезнуть.

Насилие поможет мне снова стать самим собой.

23 октября, четверг

Медленно, метр за метром, автомобиль преодолевает непогоду и ночь.

Малин кажется, что, если она немедленно не прибавит газу, машина разлетится на куски.

Дрожащие руки держат руль. За окнами черным-черно и мокро. Под порывами ветра струи дождя бьют в окно почти под прямым углом. Крупные капли мешаются с микроскопическими, ветровое стекло словно заплакано, и никаким «дворникам» не справиться с этими черными слезами.

Малин Форс чувствует биение собственного сердца и представляет его себе, такое же черное, влажное и живое, как ночь за окном. Она по-прежнему едет по лесной дороге, и деревья цепляются за машину холодными ветками, похожими на щупальца разъяренных доисторических животных.

Одной рукой Малин отпускает руль. Потом снижает скорость и вытирает глаза, убеждая себя, что это дождь течет по щекам. Дождь, и ничто другое.

В автомобиле душно, и ее начинает тошнить.

Но вот что-то стучит по крыше служебной «Вольво». Маленькие белые шары роятся в воздухе, потом раздается гром — и градины, размером, должно быть, с кулак, барабанят, заглушая мотор. Малин слышится голос, доносящийся до нее сквозь этот грохот: «Теперь ты сделала свой выбор, и обратного пути нет! Теперь ты сдалась!»

Ее трясет.

Перед глазами возникает лицо Янне, пляшущее на ветровом стекле. Потом Туве. Лицо пятнадцатилетней дочери Малин пугающе бледное, его контуры то теряются в темноте осенней ночи, то возникают опять. И как только Туве собирается что-то сказать, голос ее пропадает, заглушаемый стуком градин о крышу.

А потом все стихает. Остается гул мотора, и осторожные удары капель о ветровое стекло.

Мокрая одежда липнет к телу.

Огни вдоль трассы на въезде в Линчёпинг похожи на пульсирующие ночные маяки. Они приближаются, и Малин жмет на газ. «Ну, теперь мне плевать на все, — думает она. — Только бы поскорей». Она снова видит перед собой лицо Янне. Оно не выражает ни злобы, ни огорчения, только усталость. И это пугает ее.

На какое-то время всем троим показалось, что они созданы друг для друга и должны жить вместе.

Это была прекрасная мысль!

Они с Туве вернулись в дом Янне в пригороде Линчёпинга Мальмслетте в конце прошлого лета. После десяти лет развода попытались снова начать совместную жизнь. К этому их как будто подтолкнуло то сумасшедшее, жаркое лето, едва не стоившее жизни Туве, похищенной убийцей, за которой охотилась Малин.

В сентябре Малин сидела в саду возле дома, где когда-то давным-давно они так же жили все вместе, и наблюдала, как Туве и Янне пололи сорняки или убирали граблями листву возле разбитых автомобилей. Она смотрела на них и верила, что все действительно начинается снова, что теперь есть не только желание, но и все необходимое, чтобы начать строить новые отношения.

Вероятно, это было игрой с самого начала. Они не слишком много работали, вместе готовили, ели, потом опять ели, любили, снова любили, пытались разговаривать, но говорили друг другу лишь ничего не значащие слова.

И так наступила осень.

Они водили Туве к психологу, в подростковый кабинет в университетской клинике. Она отказывалась туда идти, говорила, что ей нечего там делать. «Страх прошел, мама, — убеждала она. — Я с ним справилась. Все хорошо, и ты ни в чем не виновата».

Никто не виноват.

Но Малин знала, что все произошло из-за нее. Прошлым летом Туве оказалась втянута в ее дела, и кто же в этом виноват, если не инспектор криминальной полиции Малин Форс? Если бы не ее работа, ничего подобного никогда не случилось бы.

«Люди делают странные вещи, мама», — говорила Туве.

Малин часто хочется быть такой же рациональной, прагматичной и внешне невозмутимой, как ее дочь, так же легко ориентироваться в любой ситуации.