Виктория Платова - Инспектор и бабочка

Официантки здесь не особенно расторопны.

Вот уже и компания китайцев организованно покинула помещение, и девушка-мотоциклистка закончила телефонную беседу совершенно феерическим « maldito seas!» [21]  Будь ты проклят! ( исп .) , а к Икеру никто так и не подошел. Что ж, придется самому выдвигаться к стойке.

Прежде чем приблизиться к ней, Субисаррета сделал небольшой крюк и некоторое время постоял возле пробковой доски: фигурка-оригами оказалась лягушкой, цветок – довольно условным тюльпаном, на стикерах присутствовали всякие романтические глупости, сдобренные сердечками, смайлами и улыбающимися рожицами. Одна открытка (с парусником) беззастенчиво рекламировала бренди «TERRY Centenario», а другая… «Джаззальдию». Черный силуэт саксофониста на темно-голубом, украшенном одинокими серебряными звездами фоне; саксофонист – не менее условен, чем тюльпан, но в его абрисе Субисаррете чудится что-то знакомое. Наверное, именно так выглядел бы Исмаэль Слуцки в момент джазовой импровизации, – чтобы картинка соответствовала черному принцу полностью, не хватает лишь треугольных кошачьих ушей. Именно такие уши Исмаэль пририсовал себе на автографе, который дал вчера вечером Субисаррете. Странно, что Икер не вспомнил о них, когда разглядывал частного детектива Джона Блексэда.

Открытки, оригами, стикеры, бумажный тюльпан, – и никакой купюры. Чудес не бывает. Судьба никогда особенно не подыгрывала инспектору, не подыграла она и сейчас.

Угнездившись на высоком и не очень удобном стуле, Субисаррета несколько секунд наблюдал, как хмурый, заросший щетиной бармен протирает стойку, не особенно обращая на него внимание. После чего сказал:

– Кофе с молоком, пожалуйста.

Только теперь бармен соизволил поднять глаза на посетителя. Ни тени обычной сан-себастьянской ( Доностия приветствует вас! ) улыбки, вяжущая скука на лице.

Унылое дерьмище.

– Закрываемся на сиесту, – нехотя разжало губы унылое дерьмище. – Приходите после пяти.

– Но кофе-то я успею выпить?

– Боюсь, что нет.

С чего бы такая непочтительность? – да еще в историческом центре, где полно туристов; да еще в самый разгар высокого сезона… Из таких мелочей, как хорошее обслуживание, и складывается общее представление о городе. А ведь это не какая-нибудь малонаселенная дыра в галисийской или андалузской глубинке, это – Сан-Себастьян. Или унылому дерьмищу малосимпатичен именно он, Субисаррета?

– Каброн! [22]  Козел! ( исп .) – чирикнул один из попугайчиков в клетке.

– Куло! [23]  Задница! ( исп .) – подпел ему второй.

Если кто здесь козел и задница, то это, несомненно, бармен.

– Забавные у вас птички, – сказал Субисаррета.

– Приходите посмотреть на них после пяти.

– А та пустая клетка… Она не продается?

– Нет.

– Жаль, мне как раз нужна такая.

– Клетка не продается.

– Ну, раз вы не хотите угостить меня кофе… Тогда придется ответить на парочку вопросов.

– С чего бы?

Полицейское удостоверение, выложенное Икером на стол, слегка подкорректировало физиономию бармена: хотя она и не перестала быть хмурой, но почтения в ней все же поприбавилось. А в голосе унылого дерьмища зазвучали даже заискивающие нотки.

– Не понимаю, что здесь понадобилось полиции… Тем более криминальной. Если вы относительно той майской потасовки… Это был единичный случай. Обычно у нас все тихо.

– Потасовка меня не интересует.

– Что тогда?

Пока Субисаррета размышлял, как бы половчее подвести бармена к воспоминаниям о камбоджийской купюре с доски, перед ним появилась чашка кофе и крошечная плитка горького шоколада, – не иначе как комплимент от недружелюбного заведения.

– Народу у вас, как я посмотрю, не очень много, – начал издалека инспектор.

– По-всякому. Может быть, выберете себе пару закусок?

Только теперь Икер вспомнил, что толком не позавтракал, а сейчас время обеда. Но снимать показания с набитым ртом – себе дороже. Да и сам ассортимент, выставленный на подносах, был не менее уныл, чем король стойки: обветрившиеся крошки-чоризо на кусках багета, поникшие хвосты маринованных перчиков и креветок. Овечий сыр, закамуфлированный яблочным конфитюром, не слишком свеж, хамон – не в меру слезлив, оливки – скукожены, почему Кристиан Платт выбрал именно этот бар, никакой другой?

Кристиан Платт – тот еще сноб, костюмы в гостиничном шкафу это подтверждают, – так почему он остановился на «Папагайос»? Чтобы задобрить идиотскую красную пижаму?..