Виктория Платова - Инспектор и бабочка

– Я уже говорил вам, что в вещах покойного нашелся аукционный каталог. И брошюра по искусству Бенина.

– Да.

– К сожалению, я не запомнил автора.

– Пола Бен-Амос? – спрашивает Дарлинг.

– Может быть… – Субисаррета и под страхом смерти не воспроизвел бы имя с обложки. – Но я не уверен.

– Книга Бен-Амос – почти библиографическая редкость. Есть и более поздние исследования, но это одно из лучших.

– Дело не только в книге, Дарлинг. Убитый прилетел из Бенина.

– Ну и что? Бенин часто посещают европейцы. Это довольно спокойная страна. Не настолько, чтобы чувствовать себя так же свободно, как в Сан-Себастьяне или каком-нибудь другом городе Европы, но все же… Худшие для Бенина времена остались в прошлом.

– Очевидно, это связано с вашей научной и просветительской деятельностью, – шутка выходит неуклюжей, но Дарлинг все равно находит в себе силы улыбнуться.

– Никакой особой просветительской деятельности я не веду, инспектор.

– Но контакты с теми, кто интересуется искусством Бенина, поддерживаете?

– Человека по имени Кристиан Платт среди моих клиентов не было, если вас интересует именно это.

– Я вам верю, Дарлинг. Я просто ищу возможный мотив преступления… Скажите, как дорого могут стоить африканские поделки на аукционах?

– Если речь идет не о… как вы выразились поделках, а о подлинных предметах искусства – достаточно дорого.

– Порядок цифр?

– От нескольких десятков до нескольких сотен тысяч евро. В случае с артефактами ценник может содержать любое количество нулей. Что, в расследовании возник аукционный след?

Мысль об аукционном следе оформилась у Субисарреты лишь сейчас, и то – с подачи русской. Надо бы присмотреться к Кристиану Платту поближе, собрать сведения относительно его пребывания в Бенине, если таковые имеются. И вообще выяснить, чем он занимался при жизни. Обычная рутинная работа, связанная с пересылкой десятков факсов, файлов и электронных писем. И возможным выездом за пределы уютного джаззальдийского Сан-Себастьяна. Не это пугает инспектора – то, что, присмотревшись к Кристиану Платту поближе, он все равно обнаружит за стеклом пижамного рождественского шара своего друга Альваро Репольеса.

Альваро-Кристиан, а теперь еще и Хлей.

– Малышка назвала покойного Хлеем. Это никак не связано с червями?

– Боюсь, что нет.

– Просто ничего не означающее имя? Такое же, как Мо?

– Возможно… – Дарлинг снова хмурится. – Возможно, это сокращенное от Хлелайла.

– Хлелайла? – старательно повторяет Субисаррета.

– Хлелайл – африканское имя, не слишком распространенное. Близкий по значению перевод, хотя и не очень точный, – «измененный».

– Как?

– Измененный.

Теперь уже инспектор чувствует себя заключенным в стекло рождественского шара. Дарлинг еще что-то говорит, но разобрать слова невозможно. Ни одного звука не проникает сквозь толщу стекла, разом исчезли все запахи. Картинка же, наоборот, приобрела дополнительную четкость, предметы укрупнились и приблизились: Субисаррета видит темную вмятину на боку одного из яблок и следы гниения на другом. Те же неприятные метаморфозы произошли и с другими фруктами, повезло только финикам: они всего лишь сморщились и усохли. Капли морской воды на поверхности стола, до того прозрачные, неожиданно стали карминно-красными; в бокале с вином покачивается крошечное птичье перышко, невесть как туда попавшее. Перышку не выбраться без посторонней помощи, так же чувствует себя и Икер: кто-то извне должен сказать или сделать что-то, чтобы наваждение рождественского шара рассеялось.

– В… еважн себ… увствует?..

Фраза Дарлинг бьется о невидимое толстое стекло, и части слов теряются. Разбиваются вдрызг с тихим мелодичным звоном, подобно сорвавшейся с елки новогодней игрушке. Однако общий смысл понятен: «Вы неважно себя чувствуете?»

– В… побледн…

Вы побледнели. Да.

– Должно быть, я не очень хорошо переношу качку, – услышала ли его русская?

– Я скажу капитану, чтобы он лег на обратный курс.

– Не стоит менять его из-за меня, Дарлинг.

– Нам все равно нужно возвращаться. Это была небольшая морская прогулка.

– Все в порядке. Мне уже легче.

Субисаррете и вправду легче, ощущение застеколья исчезло, все произнесенное доносится до ушей в первозданном виде: ни одной буквы не потеряно, ни одной запятой. Яблоки сияют непорочными глянцевыми боками, финики – свежи и округлы, белесый налет с сыра исчез, и капли воды на столе – всего лишь капли воды, а не крови.