Наиль Измайлов - Никто не умрет

— Пап. Это ты?

Посмотрел на свою желто-коричневую искривленную рожу с выпученными глазами, помахал рукой перед носом и откинулся на спинку. Можно было посмеяться или поплакать, но сил не было. Комп умудрился включить два скайпа, мой и папин, — и я, стало быть, пытался разговаривать с собой, ну и пугался тоже себя. Как большинство нормальных людей. А еще пальцы топырил — я опытный, я не такой. Пуганая ворона с внезапным хвостом, вот и все.

Я схлопнул папин аккаунт, а свой не получилось — программа подтормаживала. Ладно, я пока наушники уберу.

Монитор что-то коротко показал и спрятал. Оранжевая плашка мигала внизу экрана. Это скайп развернулся и свернулся. Я, понятно, раскрыл окно. В окне была невнятная картинка, даже две — на нижней маленькой я с глупо приоткрытым ртом, на большой, в центре, абстрактная живопись — темный прямоугольник на черном фоне. Я захлопнул пасть и попытался сообразить, что это и откуда.

Видеозвонок это, опять с папиного аккаунта и с нашего же компа, который что-то разрезвился. Рожу мою снимает наша вебка, вот она, сидит верхом на мониторе. А основной кадр идет не с нее. Я не прямоугольный пока, позади меня ничего подобного нет, и вокруг… Я медленно перевел взгляд на экран. Точно. Это наш коридор, который в Дилькину комнату упирается, — вон по бокам, если приглядеться, дверь в ванную и в родительскую…

Дверь в родительскую комнату колыхнулась, выпуская невысокую сутулую тень. Я обмер. Тень покачалась и пошла к Дильке.

Я быстро, так, что в шее хрустнуло и заболело, повернулся лицом к коридору. Никого там не было. Пусто, двери прикрыты, и спрятаться негде — это камера с трудом разбирала детали, а глазам вполне хватало света, падавшего из зала. Какая камера, откуда? Потом.

Я метнулся глазами к экрану и успел заметить, как прикрылась дверь в Дилькину комнату. И ощутил правым ухом и щекой легкий толчок воздуха с той стороны.

Кресло мягко стукнуло о диван, и я обнаружил, что уже стою на ногах глупо растопыренный: сгорбился на полусогнутых, левый локоть вперед, рука с ножом у бедра. Откуда нож-то взялся? Потом.

Коридор я проскользнул, не заметив, и медленно повел локтем от родительской к Дилькиной двери. Обе были захлопнуты, за обеими был молчок, от обеих перло дичью. Я и понимать не стал, в каком именно смысле. Тень ушла за Дилькину дверь, и дичь за этой дверью ощущалась острее, аж на лоб давила.

Я мягко толкнул дверь в Дилькину комнату ребром ладони, приседая и собираясь в жесткий ромбик: локоть — нога — нож — нога; кто напрыгнет, мимо пролетит уже половинками, а если что, я и сам отскочу. Не гордый. Дверь беззвучно поползла, впуская в комнату мою нечеткую тень. Когда башка тени поймалась Дилькиным столом, дверь рванулась и, со стуком ударив о стену, распахнулась настежь.

И стало скучно и расслабленно. Ощущение дичи ушло.

Комната была темной и пустой. И правильно. Никто не мог так рвануть и себе в лоб не въехать. Или тень могла? Да ну на фиг. Не бывает.

Я скользнул на шаг назад, включил свет в коридоре, подождал секунду и пошел по своей тени. И никого не нашел. Не было в комнате никого — ни под столом, ни под кроватью, ни за шторами, ни за дверью. В шкаф дошкольник влез бы с трудом — хотя мы это не проверяли, шкаф появился, когда Дилька в школу уже пошла да тут и выяснила, что размеры не совпадают. Но я все равно поворошил платья и стопки футболок. Никого. И окно закрыто.

Как там врачи говорили — склонность к галлюцинациям? Блин. Позорище. Но зато интересно, гы-гы.

Я еще раз оглядел комнату, постаравшись вернуть широкий взгляд, — бесполезняк, ушел куда-то, и дичь не чувствуется, даже следа нет. Я расслабленно потряс опущенными руками, разминая занывшие трицепсы да плечи, выключил везде свет и зашаркал обратно к компу выяснять, что там теперь показывают — и откуда, собственно. Не, надо еще спальню посмотреть. Оттуда же тень выперлась.

Я распахнул дверь — и тяжелая черная тень с воплем бросилась на меня.

В детстве я думал, что выключатели на самом деле ничего не выключают, а только включают. Когда щелкаешь качельной кнопкой вверх, лампочки гонят свет, а когда щелкаешь вниз, лампочки гонят тьму. Так же быстро, как и свет, — так, что пррынь, и сразу вся комната залита. Днем это не слишком заметно, но днем и свет лампочек не слишком заметен. Потом я придумал, что выключенная лампочка не гонит тьму, а высасывает свет, а тьма рождается сама по себе. Теперь я понимаю, что сама по себе она не рождается. Само по себе ничего не рождается. Родители нужны. Они есть у темноты. Они есть у страха. Они есть у злобы. Одно неосторожное движение, и ты отец, шутят пацаны. Но это не шутка. Особенно когда речь о темноте, страхе или злобе.