Виктор Пронин - Победителей не судят

— Конечно, Илюша... Само собой разумеется. Давай, Илюша, выпьем... За что бы нам выпить, а?

— Будем живы, — Касьянин поднял рюмку, чокнулся с Ухаловым и, не глядя на него, выпил. Осторожно поставив рюмку на стол, он так и остался сидеть, неподвижно уставившись в стол.

— Ты зажуй перчиком-то, — напомнил Ухалов. — Перчик, он все поставит на место.

— Спасибо, — кивнул Касьянин.

Некоторое время друзья сидели молча, изредка взглядывая друг на друга и в то же время стараясь не встретиться взглядами. За это время кончилась колбаса, кончились помидоры, да и водка тоже кончилась. Ухалов несколько раз порывался что-то сказать, но каждый раз, уже набрав воздуха, медленно выдыхал его из себя, стараясь сделать это потише, чтобы выдох не прозвучал тяжким вздохом.

И наконец не выдержал.

— Не хочешь ничего мне сказать, Илюша? Чтобы я знал, как себя вести...

— Револьвер перезаряжал?

— Ну... — Ухалов помялся. — Чтобы убедиться, что все в порядке, что все действует...

— Ты перепутал патроны, — негромко произнес Касьянин.

— Что?! — вскрикнул Ухалов, как от боли. — Не может быть! Этого просто не может быть!

— После шумовых ты вставил дробовые. А два газовых шли последними.

— Не может быть, — пробормотал Ухалов, — я очень внимательно...

— Два газовых остались в барабане целыми. Я сегодня пошел в лес и два раза бабахнул.

— И что?

— Глаза немного пощипало... Я же в сторону стрелял.

— Что же делать, Илюша?

— Я же тебе сказал — забыть. Ничего ты мне не дарил, ничего я у тебя не брал! Никогда. Водку пили, да. Колбасой закусывали — и это было. Но ничего больше. Принимай свою девочку в Союз писателей, но сначала убедись в том, что все ее наставления жизненны и могут быть использованы без риска для здоровья.

Один раз ты уже ошибся.

— Ты прав, Илья, как ты прав! Надеюсь, ты избавился...

— Все. Об этом не будем. Дальше идут мои сложности. Твоя проблема одна — память. У тебя слишком хорошая память. Она тебя подведет.

— Нет, я все забыл. Но об одном помню, причем очень ясно, твердо, просто до умопомрачения...

— Ну?

— У меня есть еще одна бутылочка... В морозилке... Если ее налить в рюмки, они тут же, представляешь, тут же, мгновенно покроются плотным серебристым инеем, в котором будут свергать маленькие солнечные лучики и радовать наши уставшие от жизни глаза.

— Что же тебе мешает все это показать? — обреченно улыбнулся Касьянин.

— Боже! Как я тебя люблю! — вскричал Ухалов и бросился на кухню.

Касьянин слышал, как хлопнула дверца холодильника, слышал шаги возвращающегося Ухалова, и в душе его что-то отпускало, отпускало.

— Представляешь, — доносился из кухни низкий, чуть сипловатый голос Ухалова, — эта юная писательница... Она ведь поступит в Союз писателей, поступит... Независимо от того, дам я ей рекомендацию или не дам!

— Зачем это ей? — спросил Касьянин, когда Ухалов появился в дверях с запотевшей бутылкой водки.

— А черт ее знает! Раньше, при советской власти, это давало возможность посещать Дом литераторов, она могла купить путевку в Дом творчества, писательский билет помогал издать новую книгу... А сейчас... — Ухалов задумался, замерев со своим грузом у столика. — Сейчас только бабье тщеславие.

— Бабье тщеславие — это великая сила, — заметил Касьянин без улыбки. — Оно движет миром. Бабья спесь, бабье тщеславие, неукротимые бабьи страсти и капризы.

— Ты прав, старик! Боже, как ты прав! — Ухалов поставил на столик бутылку водки, принес тарелку с помидорами, хлеб и тяжело опустился в кресло. — Я вот еще что хотел спросить у тебя... Этот мой подарочек...

— Какой? — удивился Касьянин.

— Понял, — и Ухалов с хрустом свинтил белую пробку с матовой от инея бутылки. В стопки водка лилась тяжело, как ликер, значит, и в самом деле хозяин достал ее из морозилки, подумал Касьянин, и в душе что-то сладостно замерло.

На следующий день Касьянин занимался в редакции обычным своим делом — звонил в отделения милиции, в суды, в прокуратуры. Собирал сведения о всевозможных криминальных проявлениях в жизни города. Картина ночной Москвы была самой обычной — три десятка угнанных машин, полдюжины изнасилований, пьяная поножовщина, сожженные квартиры с обгорелыми трупами, заказные убийства банкиров, владельцев прачечных, булочных, автозаправок. И прочая мелочовка. Все это никого уже не удивляло, не забавляло, но читатели привыкли к таким сообщениям, даже любили их, поскольку они давали уверенность, что кому-то живется еще хуже, еще безнадежнее, а кто-то и вообще перестал жить именно в эту ночь.