Теперь, когда тепло Томми не согревало, мне стало холодно. Кто-то протянул полицейскую куртку мне. Я обрадовался. Пошел дождь. Я хотел смахнуть с лица капли дождя, но ко мне подбежал санитар.
– Не трогайте, – велел он, затем включил яркий фонарик и приложил к моему виску что-то металлическое. Я вздрогнул.
– Вряд ли там застряло стекло, – сказал он, – но надо будет посмотреть. А пока возьмите это. – Он приложил к ране чистый кусок марли и кинулся прочь. По шуму и количеству набежавших людей можно было подумать, что освободили группу заложников.
Лейтенант Романо взял меня за руку.
– Я распоряжусь, чтобы вас отвезли в больницу, – сказал он.
Я отказался.
– Я не уеду, пока все не закончится.
– А что же еще осталось? – Он пожал плечами.
Он был прав.
– Вы сделали за нас всю работу, – добавил он.
Я обернулся. Томми нигде не было. Отец, должно быть, увез его подальше от надоедливых репортеров. Лицо Остина кто-то прикрыл курткой. Над ним склонился медицинский эксперт. Рядом никого не было. У разбитого окна стоял полицейский офицер и говорил по рации.
Телевидение снимало место трагедии. Заметив меня, репортер направился в мою сторону. Оператору нужно было мертвое тело для максимального эффекта, а репортеру – живой человек.
– Где Элиот? – спросил я Романо.
Он показал на санитарную машину в тридцати ярдах от нас, с выключенными фарами и раскрытой дверью.
– Почему они не едут? – спросил я и тут же понял:
торопиться было некуда. Романо пожал плечами.
– Ничего серьезного. Несколько порезов от стекла, вот и все.
Я схватил его за руку.
– Он жив?
Лейтенант выглядел обиженным.
– Никто в него не стрелял. Он лежал на земле. Да и этого сумасшедшего никто бы не стал трогать, пока он не вскочил. За кого вы нас принимаете?
Я бросился к санитарной машине. Ее со всех сторон окружили репортеры. Разгневанный врач отогнал их от раненого. В поле их зрения оказался я. Романо взял меня под свою защиту.
– Вы собираетесь устроить здесь пресс-конференцию?
Он был прав. Я переговорю с Элиотом позже. Нельзя было общаться с прессой до выработки официальной версии случившегося.
Меня кто-то окликнул по имени.
– Все комментарии утром, – пробормотал я.
Когда стало ясно, что я удаляюсь, на меня обрушился град вопросов. Мне в спину летели провокационные стрелы.
– Что произошло внутри?
– Вы рады, что он умер?
– Вы думаете, это повысит ваши шансы на выборах?
Я старался сдерживаться. Меня остановил голос Дженни Лорд.
– Почему ваш бывший босс был здесь? – спросила она.
Я замер. Все разом замолчали.
– Он пытался скрыть правду? – мягко спросила Дженни.
Я обернулся. Четверо репортеров с ушлыми лицами ждали моего ответа. Вспышка осветила мое лицо.
– Элиот Куинн был здесь для того, чтобы помочь двум старым друзьям, сказал я. – Это все.
Дженни недоверчиво хмыкнула.
– Марк, мы раскопали прошлое Остина. Он давно начал этим заниматься.
– Что стало со старыми обвинениями? – спросил репортер с четвертого канала.
Я только с минуту смотрел на него.
– Это было еще до меня.
– Но вы знаете, как обстоят дела, – сказала Дженни, а кто-то из репортеров добавил с брезгливостью человека, который описывает грязь, стараясь в нее не вляпаться:
– Вы были замешаны в дела с коррупцией или пытались остановить ее?
Они хотели заставить меня уничтожить репутацию Элиота. Он уже замарался, решив защищать Остина на суде. Репортеры принялись докапываться до причин. Единственное, чем я мог развеять их сомнения, так это высказать свою точку зрения.
– Я бы не говорил о коррупции, – возразил я. – Не все сводится к жажде наживы или человеческой подлости. Иногда в основе поступков лежит естественное желание помочь. Правовая система не более коррумпированная, чем, скажем… – я искал аналогий, – автомобильный бизнес. Беда в том, что материя, с которой мы связаны, особенная – правосудие, – но мы работаем так же, как и те, кто продает машины: к некоторым клиентам относишься более внимательно, потому что они твои друзья или ты им обязан какой-то услугой. Ты идешь им навстречу в каких-то ситуациях. Пытаешься заработать.
Мои мысли путались, мне даже показалось, что я нахожусь не среди журналистов, а воспарил в звездное небо. Я отнял руку от виска, и кровь хлынула по щеке.
– Но от нас зависят людские судьбы. Люди нам доверяют. Один наш неверный шаг может стоить кому-то спокойствия. Преступник избежит наказания, если прокурору его дело покажется слишком хлопотным или кто-то давит сверху. И тогда умирает уважение к закону. Надежда на правосудие улетучивается. Люди решают, что можно обойти закон. В результате страдает общество.
Читать дальше