Александр Терехов - Натренированный на победу боец

– Иван Трофимович, мы хозяева. Покажу, как они гуляют. Потом топнем, и нету их. Для наглядности. Для закрепления.

Как-то он вяло. Хоть повторяй. Я выступил в коридор и сразу к стене: правые трубы внешне чистенькие. Прямо, в десяти метрах, в стене широкий проем, метра на три, в нем свет. Неужели за ним площадка – они гуляют там?

Я глаз не спускал с ближнего к нам угла, где обрывались стена и свет, зверь выйдет оттуда. Мелькнет и уже в темени, гладя вибриссами стену, упрется в мой носок. Я, гладя спиной стену, двинулся к проему, поманив Ивана Трофимовича. Крысу увидел поздно. За всем не уследишь. Волоклась примерно посередке коридора – навстречу. Надземная текучая шерсть. Что бы ей не завернуть в проем? На хрен мы ей сдались? Сжал Трофимычу плечо: он пока не видит. Что? Замялась. И стала боком. У стенки. Черт! Не может она стоять боком к голой стене! Кому она проявляет недовольство боковой позой? И там кто-то сидит? Темно, не вижу.

Трофимыч весь передернулся, я, нехорошо растерявшись, озирался в последовательности: трубы – проем – коридор. Вот что: по коридору текли еще твари, взрослая и два щуплых крысенка, зачесалась башка – так и вся стая посыплется? Потрогал кнопку фонаря. Семенят точно нам в ноги, разбегаясь и собираясь. Неужто в ту нору?

Все, замедлились у проема, кучкуются, смотрят туда – ну, туда! – насторожены, твари.

Все, серой лентой в проем соскользнули старшие – три, откуда три? Крысята помелись следом. Странно, все перешли на рикошетирующий прыжок. Я отчетливо услышал глухое «тах! тах!». Сыпучий материал, вроде гравия. Куда они спрыгивали?

Разом разгулялись, заносились живей, шорохи сыпались по стенам, мнилось – рядом! Я позорно пошаркивал тапками подальше от греха, горбясь в предчувствии когтистого перестука по трубам над головой и крошек, летящих на шею, злясь, поскольку главное правило – работай, когда спят. На их территории, но без них. Зеленоватые глаза не должны видеть истребляющего агента, а ему не годится мудрить, куда поставить ногу.

Выждали и прокрались к проему в стене. Зажег фонарь и мазал светом вдоль коридора, чтобы никто не шел, наш черед.

Угол. Я, показав не вонять, усадил Трофимыча, как пса, впереди, придерживая за ворот. Нависнув над ним, еле высунулся за угол… Яма, железная лестница. Тюки, щебенка, крысы, не убежали – здесь! Я пихнул Трофимыча: зри!

Нам открывалась площадь в шесть квадратов, ниже коридора на сажень, стенные плиты в множественных трещинах – слеплены из материалов с разным коэффициентом расширения. Утеплитель в тюках разодран, щебенка – они прыгали на щебенку, банки-склянки, пол бетонирован, гнезда поверхностные? – да зачем мне…

Я отвернулся в коридор. Иван Трофимович уставился на гулянку, как в адскую печь, лицо передергивалось багровыми отсветами.

Я томился. У меня такой зоопарк каждый вторник – в санэпидстанции на полигоне отрабатываем яды и приманки.

Мы глядели из черного коридора. Крыс слепила лампа, освещавшая яму. Гуляли, многовато для обычной семьи, для последнего летнего дня, когда парцеллы [11] еще на дачах – в газонах и помойках; на трубе гроздьями грелось старье и подчиненные, косичками свесив черные хвосты. Кто поживей – клубочками сидели окрест. Троица крупных субдоминантов [12] или самок грызла ветошь – нет, не ветошь – меж осколков кирпичей: чего они жрут? Похоже на крысенка. И все напряжены.

Самка, вижу, одна поспокойней – ее вычесывает рослый сын или любовник, подрагивая мордой, хрипя, поднялся на задние лапы, чтоб достать до хребта.

Что-то напряжены – а с чего? Один шелохнулся, все хвосты вытянули! уши вперед! Сосед пересел – боком к нему! зубы наружу! Злобны. Многовато их? Участки, меченные самцами, пересекаются – и злобятся? Может, что другое? Голод? Так скучены, что нечего жрать? Для домашнего подвала не характерно. Для Светлояра сойдет. Что меня раздражает?.. Не вижу доминирующего самца. На ком замкнута гулянка? Вон, на борове, что пежит самку под трубой? Здоровый. Самка не огрызается. Но стали бы те трое при доминирующем свободно жрать? Самку бросил – побежал… Вообще-то на встречных рыкает. Сел, чистится. Крысенок рядом – хоть бы хны. Можно обосновать деспотическое доминирование? Не особо. Вот самого подавленного я обнаружил сразу.

Подавленный торчал меж тюков утеплителя, редко подымая морду на троицу, раздиравшую добычу. Его легко засечь – редкий окрас: рыжий «капюшон» на опущенной морде. Подглядывал, но не высовывался. Троица дожрала и разбрелась на все четыре, оставив «на столе» неясные лоскуты. И ведь – торопливо разошлись! Все напряжены.