Александр Терехов - Натренированный на победу боец

– Не туго? Рубашку потом, а то уделаем. Улыбнись. Щеки надуй. Глаза закрой – открой. Вот так, носом потяни – ну! Ничего. Смотри в зеркало.

Старуха запятнала какой-то мазью лицо и размазывала пятна равномерно – кожа становилась белесой. Намазала румяно скулы и с них размахала розоватость по щеке, к нижним векам, к уху, на подбородок. Провела розовую полоску над бровями. Наклеенные щеки закрасила не сплошь – оставила по белому пятнышку в монетку. Щеки получились толстые, провисшие.

Особой, щетинистой кисточкой старуха выкрасила седыми мне брови и чуть подправила их размер. Другой кисточкой подчеркнула коричневой чертой нос, обозначила ноздри.

– Губы. Пусть, наверное, улыбается, да?

– Твоему – да, – отозвалась вторая, красящая Свиридова. – У моего все равно не будет видно. Может, мне зубы выбелить?

Кисточка щекотными касаниями продлила линии верхней и нижней губы, чуть задрав – улыбающийся рот, чистую кожу в уголках закрасила малиновым.

– Как новый. – Старуха рассмеялась. – Ишь замер. Состарим!

Она обмакнула бархотку в баночку с порошком, напоминающим пепел, и прогладила ею лицо, особо задерживаясь на висках, глазных впадинах, верхних веках – там кожа стала землистой.

Автобус остановился. Старухи одинаково посмотрели на часы.

– Приехали уже?

Лысый солдат промолчал. В окна накатывал ветер. Старуха попыталась отвернуть шторку, но снаружи по стеклу ударили железным. Успел увидеть самолет. Летное поле.

– Главно, чтоб не дождь.

Выше кадыка она провела одну над другой две коричневые черты. Между ними закрасила белым. Подбородок вышел двойным, тяжелым. Она взялась рисовать морщины, я подумал, скоро – все, и захотелось увидеть Свиридова, чтобы он хоть взглянул, но там, где был прапорщик, чернела поблескивающая лысина, и старуха клеила на нее кучерявую шерсть.

– Сиди спокойно.

Снаружи не расслышали, и вкрадчивый голос Губина сообщил:

– Работайте спокойно. Время еще хватает.

Старуха нарисовала морщины от носа вниз, углами вокруг рта, дуговые над бровями и выше – мостиком над переносицей. Каждую морщину она разгладила пальцем – они стали мягче.

Смочила в миске расческу и со лба волосы убрала назад, сгладила вихры, освободила уши – теплая капля упала на шею. Старуха сняла с болванки гладко зачесанные седые волосы, накрыла ими лоб мне, натянула к затылку и надела на голову совсем, поправила. Где высовывались подлинные волосы, она загораживала их седой прядкой, приклеивая ее к коже, чтоб не задралась.

– Пробуй – кивай, сильней кивай. Дай рубашку оденем. Она без пуговиц. Я прям на тебе нитками на груди прихвачу, сверху галстук прикроет, пиджак все равно не расстегивать. Кто там будет приглядываться. Белая рубашка и белая, хорош. Пиджак…

Подбитый ватой пиджак толсто торчал, как кавказская бурка. В нем жарко и не повернуться.

Старуха потрепала волосы на лбу – топорщились, прижимала их, отпускала – не лежат, достала из кармана ленточку и расправила на лбу.

– Да что ты? – И отдернула руки.

– Нет-нет, не хочу. Без этого… Не это.

– Видали его? Так спокойно сидел… Почему не надо? Паричок поддержит, а то будет отставать – некрасиво.

– Нет, уберите ее!

Старуха мученически вздохнула, оглянулась за поддержкой к лысому, теребя ленту.

– Не пойму… Вам цвет не нравится? Почему какое-то отторжение? Вам же самому свободней будет. Давайте так: я попробую, чуть-чуть. Не понравится – сразу снимаю, я сама увижу, если плохо. – Она говорила неестественно, как ребенку. – Пробую. Сами убедитесь, как вам сразу будет хорошо. – Ловко промазала ленточку клеем и вмиг налепила ее на лоб, прихватив нижнюю кромку седины, и двумя движениями от середины ребрами ладоней пригладила.

– Вот.

Поболтала кистью в баночке и быстро-быстро закрасила ленту белесо-розовой мастью, захватывая и лоб, границы ленты и лба слились неотличимо.

– Во-от. Сейчас еще подсохнет. Ну, убедились? Никогда не надо отказываться, если не пробовали. Я ж не говорю, как вам лучше делать вашу работу. Так и свою работу – я лучше вас знаю. Теперь и головой можете свободно, а то боялись бы повернуться… Зойк, покажи своего. Ох ты, – рассмеялась. – А что ж так жирно на щеки?

– Взопрел.

Двери пропустили Губина в светло-сиреневом генеральском мундире, душистый, фуражка в руке, негромко:

– Самолет сел. – Заглянул в закуток водителя. – Иди в караулку! Мамаши, спасибо, вы здесь… вот вам в сумке перекусить. На первое время. Прошу. – Растерянно взглянул на меня, белое лицо. – Машина – вот, рядом. В заднюю дверь, прошу. Вы… Вы без шляпы? Прохладно… У нас. Вот так встречаем, оплошно. Пожалуйста.