Энн Райс - Царица проклятых

Словно сквозь одурманивающий сон она услышала, как часы пробили четверть часа. Надо позвонить в Таламаску. Надо позвонить Дэвиду в Лондон. Необходимо рассказать ему хотя бы часть, хоть что-нибудь... Но ей хорошо известно, что об этом не может быть и речи. Что бы ни случилось с ней здесь сегодня, Таламаска никогда не узнает всей правды. При мысли об этом, у нее едва не разорвалось сердце.

Она заставила себя выйти из дома, запереть дверь, пересечь широкий портик и пройти по длинной тропе.

Она не могла до конца разобраться в своих чувствах – что ее так потрясло, почему она чуть не плачет? Это подтверждало ее подозрения, все то, о чем она давно догадывалась. И все же ей было страшно. И она действительно заплакала.

«Дождись Маарет».

Но этого как раз делать нельзя. Маарет сумеет очаровать ее, запутать и в конце концов во имя любви увлечет прочь от тайны. Именно так все и произошло тем давним летом. Вампир Лестат не скрывает ничего. Вампир Лестат – ключевой фрагмент головоломки. Чтобы во всем удостовериться, достаточно его увидеть, дотронуться до него.

Красный «Мерседес» завелся мгновенно. Резко, так что из-под колес во все стороны полетел гравий, она дала задний ход, развернулась и помчалась в сторону узкой проселочной дороги. Верх машины остался открытым – она замерзнет, пока доберется до Сан-Франциско, но это сейчас не имеет значения. Она любила быструю езду и ощущение бьющего в лицо ледяного ветра.

Дорога резко нырнула во мрак густого леса. Сюда не в силах был проникнуть даже свет восходящей луны. С легкостью вписываясь в резкие повороты, она прибавила скорость до сорока миль. На душе у нее стало вдруг еще тоскливее, но слез больше не было. Вампир Лестат... Она почти добралась.

Выехав наконец на главную дорогу округа, она прибавила скорость, напевая что-то себе под нос, но за шумом ветра не слыша ни единого слова. Когда она, промчавшись по чудесному городку Санта-Роза, выехала на автостраду и влилась в нескончаемый поток машин, направлявшихся на юг, уже окончательно стемнело.

От воды поднимался туман, превращая в призрачные видения высившиеся по обе стороны дороги холмы. Однако само шоссе было ярко освещено. Ее возбуждение нарастало. Всего лишь через час она будет у Золотых Ворот. Печаль постепенно исчезала. Всю жизнь она была уверенной в себе, и ей всегда везло; люди осторожные, осмотрительные иногда даже вызывали у нее раздражение. И на этот раз она чувствовала, что, несмотря на роковую опасность сегодняшней ночи и острое ощущение реальной угрозы, удача ей не изменит. Ей совсем не было страшно.

Она считала, что родилась в рубашке, – ее нашли на обочине через несколько минут после аварии, в которой погибла ее юная мать, беременная на седьмом месяце: умирающее чрево вытолкнуло младенца, и, когда прибыла машина «скорой помощи», девочка громко кричала, прочищая свои крошечные легкие.

Ее поместили в окружную больницу, под неусыпный надзор стерильных, холодных приборов. Две недели у нее не было даже имени, но медсестры ее обожали, прозвали «воробушком» и при любой возможности баюкали ее и пели ей песенки.

После они в течение многих лет писали ей, посылали фотографии, делились новостями, и это в значительной степени способствовало укреплению ее веры в то, что ее любят.

Именно Маарет в конце концов приехала за ней. Она заявила, что девочка осталась единственной, кто выжил из всей семьи Ривзов, проживавших в Южной Каролине, и отвезла ее в Нью-Йорк, к родственникам, которые носили другую фамилию и принадлежали к другому семейному клану. Там она и выросла – в роскошном двухэтажном особняке на Лексингтон-авеню, заботливо опекаемая Марией и Мэтью Гудвинами, которые дарили ей не только любовь, но и все, что она только могла пожелать. Пока Джесс не исполнилось двенадцать лет, с ней в комнате спала няня-англичанка.

Она не помнила, когда именно узнала, что все расходы на ее воспитание взяла на себя тетя Маарет, что она может поступить в любой колледж и выбрать любую профессию. Мэтью Гудвин был врачом, Мария – бывшей танцовщицей и преподавательницей; оба они были искренне привязаны к Джесс и возлагали на нее большие надежды. Она стала для них дочерью, о которой они всегда мечтали, и эти годы были яркими и счастливыми.

Письма от Маарет начали приходить, когда Джесс была еще совсем маленькой и не умела читать. Очень часто в конвертах с этими удивительными письмами она находила разноцветные открытки и необычные банкноты из тех стран, где жила Маарет. К семнадцати годам у Джесс накопился полный ящик рупий и лир. Но важнее было то, что в лице Маарет она обрела друга, с чувством и заботой отвечавшего на каждую ее строчку.