Энн Райс - Царица проклятых

– Да, – прошептал Мариус. Удивительно было заметить в его лице эмоции, слабый человеческий румянец и не поддающийся описанию, почти неуловимый огонек в глазах. – Одна семья – и все прочие семьи... Он подошел к гигантской карте и не смог не поднять руки, изучая расположение лампочек на тщательно смоделированной земной поверхности.

Джесс почувствовала, как ее обволакивает атмосфера той давней ночи, но почему-то эти воспоминания, на миг так ярко промелькнувшие перед ней, померкли, словно больше не имели значения. Она оказалась в непосредственной близости от всех тайн, она опять стояла в этой комнате.

Она сделала шаг к темным тонким надписям на стене и всмотрелась в мириады крохотных имен, выписанных черными чернилами, потом отступила и проследила развитие одной ветви, постепенно поднимавшейся к потолку через сотни различных вилок и изгибов.

И, ослепленная исполнением своих самых сокровенных мечтаний, она с любовью подумала обо всех знакомых ей душах, составляющих Великое Семейство, о загадке наследия и близости. То была минута вне времени, для нее – спокойная, она не видела белых лиц своей новой родни, безупречных, неестественным образом навеки застывших бессмертных тел.

Для нее все еще дышал жизнью реальный мир, вызывающий в ней благоговение, скорбь и, вероятно, самую прекрасную любовь, на которую она была способна, и на мгновение ей показалось, что возможности естественного и сверхъестественного сравнялись в своей непостижимости. Сравнялись в своей силе. Никакие чудеса бессмертных не могли затмить эту огромную и простую летопись. Великое Семейство...

Ее рука поднялась, как будто по собственной воле, а когда свет скользнул по серебряному браслету Миля, который она до сих пор не снимала с запястья, она молча приложила пальцы к стене. И ее ладонь накрыла сотню имен.

– Вот что стоит под угрозой, – приглушенным от грусти голосом произнес Мариус, не сводя глаз с карты.

Джесс поразило, что голос может звучать так громко и одновременно так тихо. Нет, подумала она, никто не тронет Великое Семейство. Никто не посмеет тронуть Великое Семейство!

Она повернулась к Маарет, Маарет смотрела на нее.

«А вот и мы, – подумала она, – на противоположных концах этой лозы – Маарет и я».

В душе Джесс нарастала ужасная боль. Ужасная. Быть стертой из реальной жизни – это казалось ей неотразимым, но мысль о том, что сама реальная жизнь окажется стертой с лица земли, была невыносима.

Все долгие годы, проведенные в Таламаске, когда она видела духов, неугомонных призраков, полтергейстов, приводящих в ужас своих ошарашенных жертв, ясновидящих, говорящих на чужих языках, она всегда понимала, что сверхъестественное по какой-то причине не способно наложить свой отпечаток на естественное. Как же права была Маарет! Не имеющие отношения к действительности, да, никакого отношения – они не в состоянии вмешаться!

Но теперь этому угрожали перемены. Нереальное превратилось в реальность. Абсурдно было стоять в этой странной комнате, среди поразительных, внушительных фигур и говорить, что это не должно произойти. Это существо, существо, которое все называли «Мать», могло проникнуть сквозь завесу, так давно скрывавшую его от смертных глаз, и коснуться миллиона человеческих душ. Что видел Хайман, когда смотрел на нее такими глазами, как будто понимал ее? Видел ли он в Джесс свою дочь?

– Да, – ответил Хайман. – Мою дочь. И не бойся. Мекаре придет. Мекаре исполнит проклятие. Великое Семейство будет жить.

Маарет вздохнула.

– Узнав, что Мать пробудилась, я и не догадывалась, что она сделает. Поразить своих детей, уничтожить зло, порожденное ею же, вышедшее из нее, из Хаймана, из меня, изо всех нас, кто по причине невероятного одиночества поделился своей силой с другими, – этого я оспаривать не могла! Какое мы имеем право на существование? Мы – результат случайности, мы – ужас. И пусть я жадно цепляюсь за свою жизнь, не менее яростно, чем раньше, я не могу осуждать ее за то, что она убила столь многих...

– И еще убьет, – в отчаянии произнес Эрик.

– Но теперь она накрыла своей тенью Великое Семейство! – продолжила Маарет. – Это их мир! А она хочет сделать его своим! Если не...

– Мекаре придет, – сказал Хайман. Его лицо оживилось открытой и простодушной улыбкой. – Мекаре исполнит проклятие. Я сделал Мекаре тем, что она есть, чтобы она его исполнила. Теперь это наше проклятие.

Маарет улыбнулась, но совершенно по-иному, выражение ее лица было печальным, снисходительным и на удивление холодным.