Энн Райс - Царица проклятых

Но Джесс увидела не собственную смерть – то были чужие смерти: души принесенных в жертву, бессмертных, поднимающиеся над кошмаром и физической болью, доставленной огнем, пожравшим их сверхъестественные тела. Она услышала их плач, их предостережения; увидела их лица в тот момент, когда они отрывались от земли, все еще сохраняя человеческую форму, но безвозвратно утратив материю; она почувствовала, как они переходят от страданий к неизвестности, и успела разобрать самое начало их песни.

Потом видение поблекло и исчезло, как смутно услышанная, с трудом припоминаемая музыка. Она оказалась рядом со смертью; ее тело исчезло, и боль ушла, равно как и всякое ощущение постоянства или страдания.

Она стояла на залитой солнцем поляне и смотрела на мать, лежащую на алтаре.

– Во плоти, – сказала Маарет. – Во плоти берет начало мудрость. Остерегайся того, кто лишен плоти. Остерегайся богов, остерегайся фантазии, остерегайся дьявола.

Потом полилась кровь. Она проникала во все ткани ее тела; она наполняла силой и возвращала чувствительность рукам и ногам; кожу покалывало от жара; ее тело корчилось от голода, пока кровь пыталась навеки скрепить воедино душу и плоть.

Они с Маарет лежали в объятиях друг друга, жесткая кожа Маарет потеплела и смягчилась, их влажные тела переплелись, волосы смешались – они словно превратились в единое существо. Джесс вжалась лицом в шею Маарет, припала к источнику, всем телом сотрясаясь в экстазе.

Неожиданно Маарет отстранилось и уткнула Джесс лицом в подушку. Рука Маарет прикрыла Джесс глаза, и острые как бритва зубы пронзили ее кожу; Джесс чувствовала, что ее лишают всего. Похоже на свист ветра – ощущение, когда тебя опустошают, поглощают, превращают в ничто!

– Пей еще раз, радость моя.

Она медленно открыла глаза; увидела белое горло и белую грудь; она сжала пальцами шею и на этот раз сама разорвала плоть. Когда на язык упала первая капля крови, она потянула Маарет вниз, под себя, и не почувствовала никакого сопротивления. Грудь Маарет прижималась к ее груди; губы Маарет – к ее щеке, а она все более и более жадно всасывала в себя ее кровь.

«Ты моя, всецело и навсегда моя!»

Никаких больше образов и видений!

Тесно прижавшись друг к другу, они заснули – или почти заснули. Казалось, что наслаждение не ушло безвозвратно, что оно по-прежнему таится где-то рядом; казалось, что с каждым вдохом она будет испытывать его заново, что стоит только шевельнуться на шелковых простынях или коснуться шелковой кожи Маарет, и все начнется сначала.

По комнате пробежал душистый ветерок. Лес шумно вздохнул. Нет больше Мириам; нет призраков сумеречного царства – обители тех, кто остановился между жизнью и смертью. Она обрела свое место; свое вечное место.

Закрывая глаза, она увидела, как продиравшееся сквозь джунгли существо остановилось и взглянуло на нее. Рыжеволосое существо увидело ее – и Маарет в ее объятиях; заметило рыжие волосы – две женщины с рыжими волосами; оно изменило направление и двинулось им навстречу.

В Кармел-вэлли царила полная тишина. Члены маленькой общины – Лестат, Луи, Габриэль – испытывали невыразимое словами счастье от того, что собрались вместе. Избавившись от грязной одежды, Лестат облачился в блистательный вампирский наряд и даже небрежно перекинул через плечо черный бархатный плащ. Габриэль, говорила возбужденно и все время рассеянно расплетала и заплетала светлую косу. А Луи, самый человечный из всех, молчаливый, но до глубины души взволнованный присутствием этой пары, казалось, попросту погружался в транс при виде каждого самого обычного их жеста.

В любой другой момент подобное счастье тронуло бы Хаймана до глубины души! Он бы захотел коснуться их рук, заглянуть им в глаза, рассказать им о себе и о том, что видел, он был бы рад просто находиться рядом с ними.

Но она была совсем близко. И ночь еще не завершилась.

Небо побледнело, и по полям поползло первое утреннее тепло. Чуя приближение света, все живое зашевелилось. Качнулись деревья, медленно начали разворачиваться листья.

Хайман стоял под яблоней и следил, как меняется густота теней; прислушивался к звукам утра. Она здесь – в этом он ни секунды не сомневался.

Она умело и тщательно скрывала свое присутствие. Но Хаймана ей не провести. Он стоял на страже; ждал, слушая смех и голоса маленькой общины.

Лестат обнял на пороге свою мать – она собралась уходить. Зачесан назад светлые волосы, она стремительно вышла навстречу серому утру – беззаботный странник в запыленном, потрепанном хаки. Рядом с ней – черноволосый красавчик Луи.