Энн Райс - История похитителя тел

Я кивнул.

Тогда он полез в карман и достал маленький британский паспорт – конечно фальшивку, купленную на Барбадосе – и взглянул на нее с таким видом, будто старался разрешить небольшую, но очень важную загадку. Потом он протянул ее мне, хотя я не представлял себе, с какой целью. Я увидел перед собой красивое молодое лицо с тайными признаками мудрости; зачем мне эта картинка? Но я разглядывал ее, следуя его желанию, и увидел под новым лицом старое имя.

Дэвид Тальбот.

Для фальшивого документа он использовал собственное имя, как будто...

– Да, – сказал он, – как будто я знал, что никогда, никогда уже не стану прежним Дэвидом Тальботом.

Покойного Дэвида Тальбота еще не отправили в морг, так как из Нового Орлеана зафрахтованным рейсом вылетел его близкий друг по имени Эрон Лайтнер, он должен очень скоро приехать.

Тело лежало в маленькой, безупречно чистой палате. Старик с густыми темно-седыми волосами, спокойный, как во сне, большая голова на простой подушке, руки сложены по бокам. Щеки уже слегка запали, благодаря чему лицо удлинилось; при желтом свете лампы нос выглядел резче, чем на самом деле, и твердым, словно был сделан не из хряща, а из кости.

С тела сняли льняной костюм, его вымыли, убрали и одели в простую хлопчатобумажную рубашку. Его накрыли одеялом, и из-под его белого края выглядывал рубец бледно-голубой простыни. Веки слишком тесно прилипли к глазам, как будто кожа уже разглаживалась и даже таяла. Обостренное восприятие вампира уже улавливало аромат смерти.

Но этому Дэвиду не узнать, не почувствовать такой запах.

Он стоял у кровати, рассматривая тело, свое застывшее лицо с чуть-чуть пожелтевшей кожей и щетиной, несколько грязное и неаккуратное. Неуверенной рукой он потрогал свои седые волосы, задержав пальцы на волнистой пряди волос у правого уха. Потом он отстранился и встал, собранный, словно явился на похороны, чтобы отдать последнюю дань уважения.

– Мертвое, – пробормотал он. – Действительно мертвое, по-настоящему. – Он глубоко вздохнул, обвел глазами потолок и стены палаты, окно с опушенными жалюзи, унылый, покрытый линолеумом пол. – Я не чувствую жизни ни в нем, ни поблизости, – сказал он тем же сдержанным тоном.

– Нет. Ее нет, – ответил я. – Процесс разложения уже начался.

– Я думал, он останется здесь! – прошептал он. – В этой комнате, как клуб дыма. Я думал, что непременно почувствую его рядом, думал, он постарается вернуться.

– Может, он здесь, – сказал я. – Но у него ничего не выходит. Как ужасно, даже для него.

– Нет, – ответил он. – Здесь никого нет. – Он уставился на свое старое тело, словно не мог отвести от него глаз.

Шли минуты. Я наблюдал за его неуловимо напряженным лицом, тонкой пластичной кожей, которая то растягивалась или сжималась под действием эмоций, то снова разглаживалась. Он уже смирился? Он был близок мне как никогда и все больше вживался в новое тело, пусть даже его душа просвечивала сквозь него прекрасным светом.

Он опять вздохнул, отодвинулся, и мы вместе вышли из комнаты.

Мы стояли вдвоем в тускло-бежевом коридоре под мрачно-желтыми лампами дневного света. За стеклянным окном, затянутым тонкими темными шторами, мигал и загорался Майами; с проходящего рядом шоссе доносился глухой рев, каскад зажженных фар скользил в опасной близости от нас, прежде чем дорога отклонялась в сторону, снова поднималась на длинные тонкие бетонные ноги и уносилась прочь.

– Ты понимаешь, что потерял поместье Тальботов, – сказал я. – Оно принадлежало тому человеку.

– Да, я уже подумал, – вяло ответил он. – Я из тех англичан, что не забывают о таких вещах. Подумать только, оно перейдет к мерзкому кузену, который только и захочет, что немедленно выставить его на продажу.

– Я тебе его выкуплю.

– Орден может сам выкупить. По завещанию большая часть моего состояния переходит к нему.

– Ты уверен? Даже Таламаска, может быть, на такое не готова! Кстати, люди, бывает, превращаются в настоящих зверей, чуть только речь заходит о деньгах. Позвони моему агенту в Париже. Я велю ему отдать тебе абсолютно все, что ты пожелаешь. Я позабочусь, чтобы тебе вернули все состояние, все, до последнего фунта, и в первую очередь – дом. Можешь рассчитывать на все, что у меня есть.

Он слабо удивился. И был глубоко тронут.

Я не мог не задаваться вопросом – а сам я когда-нибудь чувствовал себя так легко в этом высоком теле с длинными руками и ногами? Конечно, мои движения были импульсивнее и даже резче. Эта сила выжала из меня определенную небрежность. Он же, напротив, познакомился с каждым сухожилием, с каждой костью.