Энн Райс - История похитителя тел

– Я тоже, – сказал я.

– И, учитывая все остальное, – добавил он, – это наш единственный шанс!

На протяжении следующих двух часов мы обследовали пароход. Главное, чтобы мы смогли спрятаться в течение ночи, когда Джеймс, вероятно, будет рыскать по палубам. По этой причине необходимо было все выяснить, и не могу не признать, что испытывал чрезвычайное любопытство относительно судна.

Мы оставили тихую узкую комнату отдыха в «Королевском Гриле» и вернулись в основную часть судна, миновав немало кают, прежде чем добраться до роскошного магазинного городка на круговом балконе. Потом мы спустились по большой круговой лестнице, ведущей в другие затемненные бары и комнаты отдыха, каждая из которых могла похвастаться собственным широченным головокружительным ковром и грохотом электронной музыки, оставили позади внутренний бассейн, вокруг которого за большими круглыми столами обедали сотни людей, и вышли к еще одному бассейну, открытому, где в пляжных креслах загорало несметное множество пассажиров, дремавших или читавших сложенные газеты и книжки в бумажных обложках.

В результате мы набрели на маленькую библиотеку, переполненную тихими завсегдатаями, и неосвещенное казино, которое откроется только после того, как судно покинет порт. Здесь стояли ряды мрачных темных игровых автоматов и столы для блэк-джека и рулетки.

В какой-то момент мы заглянули в темный кинотеатр, – он оказался огромным, хотя фильм на гигантском экране смотрели всего лишь четыре-пять человек.

Далее следовали комнаты отдыха, одни – с окнами, другие – погруженные во мрак, и красивый изысканный ресторан для пассажиров среднего уровня, к которому вела винтовая лестница. Третий ресторан – тоже довольно симпатичный – обслуживал посетителей самых нижних палуб. Мы спустились вниз, прошли мимо моего тайного убежища в каюте. И обнаружили не одно, но два оздоровительных заведения курортною типа с тренажерами для наращивания мускулов и комнатами для очистки пор кожи с помощью струй пара.

Где-то еще мы наткнулись на маленькую больницу – крошечные ярко освещенные палаты и медсестры в белых униформах; в другом месте мы обнаружили большой зал без окон, полный компьютеров, за которыми тихо и самозабвенно работали несколько человек. Был там и салон красоты для женщин, и заведение такого же типа для мужчин. Как-то раз мы набрели на бюро путешествий, а потом – на некое учреждение, видимо, банк.

Все это время мы шли по узким коридорам, которым не было видно конца. Нас постоянно окружали унылые бежевые стены. Один чудовищный оттенок ковра сменялся другим. Иногда кричащие современные узоры сталкивались у разных дверей с таким неистовством, что я не мог не засмеяться вслух. Я потерял счет многочисленным лестницам с низкими, обитыми ковром ступеньками. Я не мог отличить один ряд лифтов от другого. Куда ни глянь – повсюду пронумерованные двери кают. Картины в рамах – сдержанные, неотличимые одна от другой. Мне вновь и вновь приходилось искать схемы, чтобы определить, где конкретно я побывал и куда направляюсь или как избежать ходьбы по кругу, по которому я слоняюсь уже в четвертый или в пятый раз.

Дэвид находил это невероятно забавным, особенно когда мы встречали других пассажиров, которые сбивались с пути почти на каждом повороте. По меньшей мере раз шесть мы помогли этим престарелым личностям найти дорогу к определенному месту. А потом заблудились сами.

Наконец мы чудом нашли дорогу к узкой комнате отдыха «Королевского Гриля» и поднялись к сигнальной палубе, к нашим каютам. До захода солнца оставался всего час, уже ревели гигантские моторы.

Едва переодевшись к вечеру в белую водолазку и светлый полосатый льняной костюм, я помчался на веранду посмотреть, как из большой трубы над головой извергается дым. Под действием моторов завибрировал весь пароход. Над далекими холмами гас мягкий карибский свет.

Меня охватило неистовое, бурлящее предчувствие. Такое впечатление, что вибрация мотора отдавалась в моих внутренностях. Но дело было не в этом. Я просто думал, что никогда больше не увижу сверкающий естественный свет. Я увижу тот свет, который придет через несколько мгновений – сумерки, – но никогда больше не увижу ни всплеск умирающего солнца в мозаичной воде, ни золотистый отблеск в далеком окне, ни голубое небо над плывущими облаками, такое ясное в этот последний час.

Мне хотелось приникнуть к этой минуте и смаковать каждую мягкую, неуловимую перемену. И расхотелось. Несколько веков назад не было никакого прощания с дневным светом. Когда в тот последний судьбоносный день садилось солнце, мне и не снилось, что я никогда больше его не увижу – до сих пор. Никогда даже не снилось!