Энн Райс - История похитителя тел

К моим переживаниям примешивался и тот факт, что вся злость меня оставила, и я чувствовал только всепоглощающую скорбь. Мысленно я снова видел Луи, и теперь он уже не был моим ласковым, манящим любовником, теперь он стал бесчувственным ангелом, прогнавшим меня со Двора Тьмы.

– Я понимаю, почему он отказал, – монотонно сказал я, едва находя в себе силы вообще говорить об этом. – Наверное, я мог бы раньше догадаться. И в глубине души я не верю, что он сможет продержаться против меня до конца. Его просто увлекла возвышенная мысль о том, что я должен отправляться спасать свою душу. Понимаешь, сам он так бы и поступил. И все-таки он никогда бы не сделал ничего подобного. И он никогда меня не понимал. Никогда. Вот почему он описывал меня в своей книге одновременно так ярко и так убого. Если я останусь в этом теле, если ему станет предельно ясно, что я не планирую уходить в джунгли Французской Гвианы с Гретхен, то в конце концов, думаю, он мне уступит. Пусть даже я сжег его дом. Конечно, потребуются годы! Годы в этом несчастном...

– Ты опять впадаешь в бешенство, – сказал Дэвид, – успокойся. И о чем ты вообще говоришь – сжег его дом?

– Я разозлился! – напряженно прошептал я. – Господи. Не то слово – разозлился!

Я считал, что был слишком несчастен, чтобы злиться. Теперь же я обнаружил, что это не так. Но я был слишком несчастен, чтобы продолжать эту тему. Я сделал еще один глоток бодрящего густого черного кофе и как можно лучше описал, как я увидел Мариуса при свете горящей лачуги. Это Мариус захотел, чтобы я его увидел. Мариус вынес приговор, а я не очень понял, в чем этот приговор заключался.

Теперь на меня все-таки наползло холодное отчаяние, стирая последние следы злости, и я бессмысленно уставился в свою тарелку, на полупустой ресторан, на блестящее серебро и салфетки, сложенные на свободных местах, словно шапочки. Я посмотрел дальше, в приглушенно освещенный холл, где все заволакивал жуткий полумрак, а потом взглянул на Дэвида, который, несмотря на свой характер, свое сочувствие и свое обаяние, был не тем чудесным существом, каким он представлялся моим вампирским глазам, но всего лишь очередным смертным, хрупким, живущим на грани жизни и смерти, как и я сам. Мне было тоскливо и плохо. Говорить я больше не мог.

– Послушай меня, – сказал Дэвид. – Я не верю, что твой Мариус его уничтожил. Он не открылся бы тебе, если бы сделал такое. Я не могу представить себе, что думает и чувствует подобное создание. Я даже не могу представить себе, что думаешь и чувствуешь ты, а тебя я знаю не хуже, чем самых дорогих и старых друзей. Но я не верю, что он бы это сделал. Он пришел, чтобы выразить свой гнев, и это был приговор, да. Но держу пари, что он дает тебе время, чтобы вернуть свое тело. А ты должен запомнить: как бы ты ни воспринял выражение его лица, ты видел его глазами смертного.

– Я уже думал об этом, – тупо ответил я. – По правде говоря, что мне остается делать, если не верить, будто мое тело еще существует и я смогу его отобрать? – Я пожал плечами. – Я не умею сдаваться.

Он улыбнулся мне приятной, искренней, теплой улыбкой.

– Ты пережил потрясающее приключение, – сказал он. – Теперь, пока мы еще не спланировали, как поймать этого прославленного карманника, позволь задать тебе один вопрос. И пожалуйста, не выходи из себя. Я вижу, ты и в этом теле, как и в том, не понимаешь своей собственной силы.

– Силы? Какой еще силы? Это слабая, хлипкая, вялая, мерзкая смесь нервов и нервных узлов. Даже и слово «сила» не произноси.

– Чушь. Ты – крупный, сильный, здоровый мужчина весом около ста девяноста фунтов, без унции лишнего жира. У тебя впереди пятьдесят лет смертной жизни. Бога ради, пойми же, какие у тебя есть преимущества.

– Ладно, ладно. Я радуюсь. Как приятно – радоваться жизни, – прошептал я, так как если бы я не шептал, то завыл бы. – И сегодня в половине первого на улице меня может сбить грузовик! Господи, Дэвид, неужели ты думаешь, что я не презираю себя за то, что не могу вынести простейшие испытания? Мне противно. Мне противно быть этим слабым, трусливым существом!

Я сел поудобнее, обводя глазами потолок, стараясь не чихать, не кашлять, не плакать, не сжимать правую руку в кулак, чтобы стукнуть им прямо по столу или по стене.

– Мне претит трусость! – прошептал я.

– Знаю, – доброжелательно сказал он. Несколько секунд он изучал меня, потом промокнул губы салфеткой, взялся за свой кофе и продолжил: – Предположим, что Джеймс все еще бегает в твоем теле, ты абсолютно уверен, что хочешь еще раз совершить обмен, что ты действительно хочешь стать Лестатом в твоем прежнем теле?