Джон Тренейл - Шпионы «Маджонга»

Чжао отвел взгляд в сторону. Казин знал, что китайский гость не чурался насильственных методов для достижения своих коммерческих целей. Спустя несколько секунд, в течение которых он позволил своему собеседнику свыкнуться с услышанным, Казин подвел итог:

— Таким образом, или в результате смерти Томаса, или его отставки — а меня не заботит, в результате чего именно, — две трети всех акций учредителей переходят к его сыну Саймону, превращая его тем самым в персону, обладающую правом единолично решать все вопросы управления Корпорацией. А через него это право и возможность перейдет к нам!

Чжао, словно загипнотизированный, неотрывно смотрел на Казина. Председатель, видя, какой эффект произвели его слова, казался явно довольным.

— Дата решает все, — резко сказал он. — К определенному моменту все должно быть готово, все должны быть на местах именно в назначенный срок — и ни днем позже. Мистер Чжао, я уже завел часы и начал отсчет времени. Секунды утекают прочь. А при вашем, как бы это сказать, деликатном финансовом положении, возможно, что уже даже позже, чем вы думаете. Ну так что?

Чжао не отвечал. Тогда Казин повернулся к карте и двумя злобными размашистыми движениями перечеркнул Гонконг крест-накрест. Он вложил в эти два взмаха карандашом столько чувства, что грифель продрал карту, оставив на бумаге рваные борозды, напомнившие Чжао обои, сорванные со стен особняка, бывшего некогда пышным и богатым, а теперь идущего на слом. Рваный след карандаша действовал на китайца угнетающе: ему почудилось, что это его живот располосован крест-накрест ударами меча, как это бывает при харакири.

Казин снова повернулся к нему.

— Так скажите же мне, — любезно поинтересовался он, — что вы думаете по этому поводу?

В течение всего разговора в мозгу Чжао бился вопрос, беспокоивший его все больше. Наконец, после долгого молчания, он собрался с духом, чтобы задать его.

— А почему ваш выбор пал на меня? Почему я должен участвовать в этой… авантюре?

— Почему на вас? — повторил Казин. Он медленно пошел к креслу, на котором сидел гость, в то время как Крабиков направился к нему с другой стороны. Чжао глянул снизу вверх на их безжалостные лица, и его мозг осветила вспышка ужасающего прозрения: ведь у него не осталось ни времени на раздумья, ни надежды. Осознав это, он в ту же секунду нашел ответ на свой вопрос.

— Мистер Чжао, — тихо сказал Казин, подсаживаясь на диван поближе к нему, — рано или поздно Центральная разведка неизбежно узнает о наших замыслах. Как только они что-то пронюхают, мы должны быть немедленно поставлены в известность. Нам необходимо знать, что они будут намерены предпринять в качестве контрмеры. У нас должна быть достоверная и подробная информация обо всех их действиях и планах на каждой стадии нашей деятельности. А значит, в свете сказанного, ответ на ваш вопрос представляется весьма очевидным, не правда ли? — Казин дружески и доверительно положил руку ему на колено. — Строго говоря, что нам нужно больше всего — так это вы!

Прибыв в Пекинский аэропорт, Саймон Юнг обнаружил, что его рейс на Токио отложен на час. Получив подтверждение времени вылета, он решил прогуляться по залу ожидания, вымощенному голубым кафелем. Всеобщее внимание к своей персоне он воспринимал с юмором и не подавал виду, что замечает любопытные взгляды окружающих. В первый его приезд в Китай — а это было несколько лет назад — любой иностранец собирал вокруг себя толпу зевак. Но теперь иностранцы стали настолько обычным явлением на пекинских улицах, что городские жители уже не поворачивали головы им вслед, глазея на белую кожу. Однако Саймон Юнг все же отличался от остальных европейцев в одном отношении: его рост без обуви составлял примерно 193 см, и это буквально зачаровывало китайцев.

Он остановился перед жизнеутверждающей настенной росписью Юань Юньшена «Праздник воды: песня жизни» и долго стоял перед ней, погрузившись в раздумья. Спустя несколько мгновений вокруг него начала собираться небольшая группка любопытных, державшихся все же на почтительном расстоянии. Они, как зачарованные, рассматривали иностранного гостя, поражаясь его росту. Когда наконец Саймон пришел в себя, он обнаружил, что за ним наблюдают. Некоторое время он еще продолжал любоваться рисунком, а затем повернулся к окружившим его китайцам с улыбкой на лице. Смущенные зрители мгновенно рассеялись, и Саймон остался один на внезапно опустевшем пятачке зала ожидания.