Питер Робинсон - Все оттенки тьмы

— Знаю, знаю. Ну да ничего. В следующий раз все пройдет как надо. И я даже готов сам приготовить ужин!

— Что, неужели пожаришь яичницу и картошку? — рассмеялась София.

— А с чего ты взяла, что я умею делать яичницу? Или жарить картошку?

— Значит, какое-нибудь экзотическое блюдо?

— Как тебе спагетти болоньезе?

— Я пойду, — сказала София, — а не то упаду тут в безудержном припадке хохота. Или лучше сказать — в припадке безудержного хохота? В общем, я устала. Скучаю по тебе. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — сказал Бэнкс, и София, все еще смеясь, положила трубку.

Ричард Хоули умолк. Бэнкс допил вино. Музыку слушать больше не хотелось. Оказывается, он жутко устал. Тихо жужжал музыкальный центр. В дымоходе завывал ветер. Бэнкс почувствовал себя несчастным и одиноким — куда сильнее, чем до разговора с Софией. Но с телефоном так всегда — сближает людей на несколько минут, только чтобы потом стало еще гаже. Бэнкс не успел сказать Софии, что тоже по ней скучает, и теперь об этом жалел. Ну да ладно. Уже слишком поздно, подумал он и, отставив бокал, отправился в постель.

В половине одиннадцатого воскресного утра они прибыли в дом Дерека Ваймена. Дом этот очень напоминал старый дом Бэнкса, где они с Сандрой и детьми обитали до развода. Ваймены жили на Маркет-стрит, в километре от центра, южное направление. Отсюда до бывшего пристанища Бэнкса можно было дойти за пятнадцать минут.

В просторной гостиной надрывалось радио, исторгая какой-то поп-хит. На полу перед телевизором лежал с игровым пультом в руках парнишка и неистово расстреливал футуристического вида солдат, которые отправлялись на свет иной с громкими криками, заливая весь экран кровью. Его застенчивая худенькая сестра разговаривала по телефону, полностью укрывшись за пеленой длинных волос. Только что закончили завтрак: пахло жареным беконом, а миссис Ваймен убирала тарелки со стола у эркерного окна. На улице гудел ветер, обрушивая на землю потоки дождя. У противоположной стены возвышался книжный шкаф, там стояли: полное собрание сочинений Шекспира в издании Королевского Шекспировского общества, сборник сценариев Британского института кино и переводные книги в бумажных обложках — Чехов, Толстой, Гоголь, Достоевский, Золя, Сартр, Бальзак.

Дерек Ваймен сидел в кресле (вероятно, его любимом) и читал изъятый из «Санди таймс» листок с разделом культурных новостей. Интересно, как он еще может читать в таком гвалте? Впрочем, Бэнкс мигом вспомнил, что в бытность семейным человеком тоже умел это делать. Сама газета лежала у Ваймена на подлокотнике, раскрытая на статье об убийстве и самоубийстве в Иствейле. Писать журналистам пока еще было особо не о чем. Бэнкс знал, что до официального опознания тела имя Лоуренса Сильберта в прессе не появится, в отличие от имени Марка Хардкасла, которого опознал Вернон Росс. Хорошо хоть Эдвина рассказала о родимом пятне, а то Бэнкс до сих пор пребывал бы в сомнениях.

— И куда, спрашивается, делась хорошая погода? — спросил Ваймен, после того как Бэнкс и Энни представились. — Я так понимаю, вы по поводу Марка? — кивнул он в сторону статьи.

— Да, — ответил Бэнкс.

— Только вернулся, а тут такие новости. Кошмар. Я прямо поверить не могу. Кто бы мог подумать. Не ожидал я такого от Марка. Вы присаживайтесь. — Ваймен сбросил с дивана журналы и одежду. — Дин, Чарли, идите-ка к себе, поиграйте. Нам надо поговорить. И выключите, ради бога, эту проклятую музыку!

Дети медленно, словно зомби, поднялись с насиженных мест и, взглянув на отца полными безмерного страдания глазами, потащились наверх. По пути к лестнице Дин выключил стерео.

— Ох-хо-хо, эти подростки. — Ваймен потер затылок. — И на что они мне сдались? В школе целый день с ними кручусь, а прихожу домой — тут эти двое. Наверное, я мазохист. Или просто сумасшедший.

Бэнкс давно заметил, что учителя обожают жаловаться на свою жизнь и делать вид, будто ненавидят свою работу, и потому вполне заслуженно получают длинные отпуска. Однако вид у Ваймена был бодрый и невозмутимый, ему точно хватало сил и терпения на укрощение резвых питомцев. Высокий, худой, даже тощий, лоб низкий, лицо вытянутое и костлявое, глубоко посаженные внимательные глаза. Преподавал он им не только драматическое искусство, но и физкультуру. Бэнкс вспомнил, что его учитель английского тоже вел в их классе физкультуру и постоянно носил с собой пару парусиновых туфель. Он все время вертел их в руках, держа за шнурки, и частенько бил ими своих учеников. Хорошо хоть не твердил при этом: «Поверь, мне сейчас больнее, чем тебе», как их богослов. Тот тоже любил задать хорошую порку. Впрочем, сейчас в школах уже никого не бьют.