Михаил Ахманов - Крысолов

Утром моя возлюбленная исчезла, собравшись тихо, как мышка, не потревожив мой сон. Я проспал до одиннадцати, затем раскрыл глаза и нашел под лампой записку: “Милый, обед в твоем холодильнике. Петрушу я накормила. Вернусь поздно Люблю, целую. Дарья”.

Ну что тут скажешь? Мой бриллиант сиял все ярче день ото дня…

Поумилявшись, я перебрался в свою квартиру, обладавшую в данный момент большим преимуществом: в ней были компьютер и обед и не было попугаев. Рядом с компьютером лежал словарь, раскрытый на букве О. “Оология”, наука о птичьих яйцах… Затем — “оомицеты”, подкласс низших грибов, “ооспора” — нечто одноклеточное у водорослей, “оофорит” — воспаление яичников, и “опак” — сорт белой глины, применяемый для выделки фаянса. “Совсем неплохо, — подумал я, — такими темпами можно добраться до буквы П как раз к новому году”. За “опаком” шли знакомые и потому неинтересные слова: “опал”, “опалесценция”, “опера”, “операция” и “опиум”, а после “опиума” — странный термин “опопанакс”. Но телефонный звонок прервал мои изыскания в самом любопытном месте.

С минуту я глядел на верещавший телефон, раздумывая, брать или не брать трубку. С одной стороны, мой плановый отпуск еще не кончился (в том смысле плановый, что я запланировал его сам), с другой — нельзя же сидеть отрезанным от мира? Если звонит страховая директриса (как там ее?.. “Гарантия и покой”?..), я скажу, что начал разработку операции под названием “Опопанакс” и что у ее конкурентов случится вскорости оофорит. А если меня домогается тот самый старец от Петра Петровича, с “Хопром” и “Гермес-Финансом”, я отошлю его в банк “Хоттингер и Ги”, намекнув, что там скупают любые векселя, причем за твердую валюту, бразильские юани и марокканские талеры.

Работать абсолютно не хотелось. Но мог звонить Мартьянов или другой серьезный клиент, могли потревожить бывшие сослуживцы, друзья по институту, дальние родичи, Жанна или остроносый; мог, наконец, прорезаться пропитый баритон (“Ты, козел? Слушай и не щелкай клювом!”), что было уже интересно. Словом, я не выдержал, поднял трубку, услышал непривычный писк и свист, а после — голос:

— Квартира Дмитрия Григорьевича Хорошева? С кем имею честь? — Голос был твердым, ясным, чуть грассирующим на звуке “р” и совершенно незнакомым. Но не из тех, каким сулятся дать в грызло и посадить на примус. Очень интеллигентный голос, приспособленный к чтению лекций и научным дискуссиям с оппонентами. — Дмитрий Григорьевич Хорошев у телефона. Слушаю вас, — произнес я с тем же дискуссионно-лекторским акцентом. Эти неуловимые интонации что-то вроде визитной карточки: стоит произнести три слова, как людям ученым — без разницы, физикам, гуманитариям или биологам — уже понятно: свой!

— Прошу простить за беспокойство… — (Свой, подумал я, свой! И чином не ниже профессора. Доценты, те погрубее, попроще…) — Я дозваниваюсь к вам вторую неделю, Дмитрий Григорьевич. Но, к сожалению… — К взаимному, — подхватил я, уловив, что обозначилась пауза. — Мне пришлось отправиться в зарубежную командировку. Кембридж… Симпозиум по компьютерному моделированию иерархических связей в стаях крупных хищников… Львы, гиены, волки… И человек, само собой. Опасное занятие! Послышался вежливый смешок.

— Рад, что вы уцелели, Дмитрий Григорьевич, и прошу простить покорно, что не называюсь. Уверен, моя фамилия вам ничего не скажет. Я… э-э… коллега и сослуживец вашего знакомого. Того, с которым произошло несчастье. Ррад… Дмитррий Грригорьевич… Пррошу прростить покоррно… Уверрен… Раскатистое долгое “эр”, но совсем не такое, как у мерзавца Петруши; впрочем, Петруша с сухогруза и слов-то таких не знал — прошу простить покорно… — Кажется, несчастье случилось на вашей даче? — деликатно поинтересовался голос.

— Увы!

Масса эмоций и ноль информации. Теперь послушаем коллегу и сослуживца. Я почти не сомневался, что знаю, кто он такой. Вот только имя-отчество не мог припомнить.

— Дмитрий Григорьевич… — Голос приобрел задушевные интонации. — Не хочу обидеть вас… либо, паки того, оскорбить напрасным подозрением… Но если вы что-то нашли… что-то странное, непонятное… может быть, пугающее… будьте осторожны, батенька мой!

Батенька мой… паки того… Это тянуло уже не на профессора — на академика! Со знанием классических языков, от древнеславянского до латыни! — Милостивый государь, — произнес я с вежливым придыханием, — не могли бы вы выразиться более определенно?