Дэвид Хьюсон - Священное сечение

В силу профессии Лео Фальконе часто встречался со смертью и крушением надежд. Он никогда особенно не задумывался об этом, выполняя свою непосредственную работу. В редких случаях, когда убийства затрагивали его лично, Лео чувствовал себя менее уверенным в суждениях. Отсутствие уверенности вносило определенный беспорядок в его жизнь, которую Фальконе считал вполне рациональной и функциональной.

В течение одного вечера офицер службы безопасности странным образом предупредил Фальконе о том, что его карьера затормозилась, а возможно, и идет к концу. А затем незамедлительно и почти как подтверждение этой мысли на него повеяло сыростью могилы так явно, что Лео до сих пор представлял ее холодное зияющее пространство.

Разве можно полноценно выспаться после случившегося? Когда Лео очнулся от стука в окно, как раз после восхода солнца в семь часов морозным римским утром, он не мог четко понять, проваливался ли в небытие в течение последних часов.

Инспектор протер окно и тотчас понял, что теперь будет не до сна. Из белого морозного мира на Фальконе смотрело искаженное запотевшим стеклом суровое усатое лицо Бруно Моретти. Непосредственный начальник Фальконе, комиссар, к которому он ежедневно ходит с докладом, счел нужным покинуть свой кабинет и прибыть на место преступления. Редкий и нежелательный случай.

Фальконе вылез из машины, пытаясь отыскать причину столь явного нарушения обычая.

— Приятное начало праздника, — поспешно проговорил комиссар, глядя на ряд людей в форме, блокирующих Пантеон и большую часть площади. — Именно то, что нам нужно, Фальконе. Сотрудники туристических фирм мне уже все провода оборвали. Многие иностранцы хотели бы осмотреть эти места именно сегодня. — Он окинул взглядом площадь, заполненную полицейскими. — А здесь такое…

— У нас двое убитых, — спокойно отвечал Фальконе.

— Это случилось более шести часов назад.

Моретти слыл бюрократом. Он поднимался к вершинам власти, работая сначала в дорожной инспекции, а потом в службе безопасности. Эти отрасли, по мнению Фальконе, имели свои преимущества, но делали человека непригодным к ведению следствия.

Фальконе посмотрел на офицеров, толпившихся возле места преступления, и задался мыслью: понимает ли Моретти, насколько важна деятельность такого рода и как легко все испортить поспешностью?

— В темноте очень трудно работать. Практически невозможно. Особенно в таком месте.

Моретти вздохнул и промолчал. Фальконе подумал, что это может означать только признание правильности избранного пути.

— Мы должны быть крайне осторожны. У нас есть лишь один шанс. Как только мы уйдем, орды туристов перевернут здесь все вверх дном. А если пропустим какую-то важную улику, то уже никогда не сможем ее вернуть.

Моретти сердито осматривал здание, как бы желая, чтобы оно провалилось под землю. Снег перестал падать, однако небо сохраняло свинцовый цвет, что предвещало новый снегопад. Огромный купол Пантеона словно приобрел живописную облицовку. Остальная часть площади являла собой ужасное зрелище. Бесконечное движение машин и людей превратило замерзшую слякоть в грязное месиво.

— Может быть, — фыркнул комиссар. — Когда вы освободитесь?

— Самое раннее к полудню.

— Заканчивайте ровно в двенадцать. Людей у вас хватает. Ночью вы без моего ведома задействовали половину сотрудников квестуры. Могли бы и позвонить.

Фальконе кивнул. Мог бы, конечно. Однако решил обойтись без этого. А Моретти все замечает. Можно, конечно, пуститься в долгие объяснения, но какой смысл? У него были начальники похуже и получше. С Моретти все просто, если они оба занимаются своими делами. Фальконе ведет расследование. А Моретти исследует всякие там внешние и внутренние закулисные делишки, управляет бюджетом и кадрами. Одним словом, его область — политика.

— Я не хотел беспокоить вас до того времени, пока мы не узнаем, кто такая убитая женщина.

Моретти рассмеялся. Звук его смеха поразил Фальконе. Казалось, в нем нет никакой едкости.

— Она американка. Вот и все. Меня слегка оскорбляет то, что вы сочли важным звонить мне по поводу иностранки и не сообщить о бедняге фотографе. Он-то по крайней мере итальянец.

— Не я пишу правила, — пробормотал Фальконе.

В наши дни словесные и физические нападения на американцев стали весьма редки и, как правило, не имеют ничего общего с национальностью человека, однако в октябре американского военного историка жестоко избили в центре города. Не окажись случайно двух полицейских на месте событий, он мог бы умереть. Напавшему на него негодяю удалось скрыться. Никто не взял на себя ответственность за нападение. Первоначально предполагалось, что за этим стоят «красные бригады», и все ждали обычного телефонного звонка, который объяснил бы инцидент как очередной удар по американскому империализму. Но звонка так и не последовало. Никто — ни полиция, ни служба безопасности, ни военные, насколько знал Фальконе, — не представил никаких свидетельств того, кто на самом деле причастен к преступлению. Неизвестно также, было ли это частью согласованной кампании против граждан США. Тем не менее сверху поступил приказ, по всей видимости, исходящий из самого дворца Квиринале, гласящий, чтобы обо всех инцидентах, связанных с американцами, немедленно сообщалось на самый верх.