Андрей Измайлов - Трюкач

Зря предвкушал. За два-три шага до кабинета она мягко отстранила Ломакина и спросила глазами: это там?

Там.

Спасибо. Извините. Я сама.

Здра-а-асьте, пожалуйста!

До свида-а-анья, спасибо!

Он запнулся на месте. Не из послушания, а из самолюбия. Неровен час – нарвешься на: Чего увязался?!

Она открыла дверь, вглядываясь в полумрак. – Плясали зеленоватые телевизионные тени.

– Тоня… Пришла Тоня…

Итак, даму-мулатку зовут Тоня – Антонина.

Итак, «кто бы там» непроизвольно обозначил свое к ней отношение. Голос был такой. Не барственный, но хозяйский. И… как бы это… близкий, очень близкий.

Другой вопрос – на черта даме эта близость? Потому что она резко обратилась к кому-то еще:

– Так! Зачем, вы его привели?! Я же поставила условие!

– Антони-и-ина! – умиротворяюще протянул кто-то еще.

– Вы присаживайтесь, присаживайтесь! – елейно пригласил, некто третий.

– А ты здесь вовсе лишний, понятно?! – еще резче объявила она.

– Понятно, понятно. Но вы все-таки присаживайтесь… – елейно повторил третий лишний.

Ломакин готов был сделать шаг вперед и остудить пыл или накалить обстановку. Лишь бы не пребывать в эдакой пограничности – ни туда, ни сюда.

Дверь захлопнулась. Не туда тебе, Ломакин, не туда…

А куда?

Сюда. Бесцельно профланировал мимо бара в укромном уголке холла, отнаблюдал суету с барменшей.

Дернулся в банкетный зальчик – не отозвались, бряцали раскладываемыми вилками-ножами, звякали бокалами-рюмками-фужерами, готовились к постпремьерной пьянке. Большая обжорка (иначе: кафе) занавесилась желто-прокуренными «маркизами», притушила огни – в ожидании финальных кадров и наплыва творческих масс, не допущенных к банкетному узкому кругу.

Ожидание. Гулкий холл. Безлюдье. Чем бы заняться? Не в зал же возвращаться, будоража портьеру, обращая внимание досужих зрителей: за дамой ринулся, вернулся один, ге-ге, шел в комнату, попал в другую. Ломакин хмыкнул, ощутив отроческое, давно позабытое: выйдет она наконец-то из подъезда?! сколько ему еще мозолить глаза соседским окнам? Забавно…

Мозолить глаза здесь некому, но ощущение все равно дурацкое. Чем бы заняться? Он сосредоточенно принялся рассматривать временную картинную галерею под кодовым знаком «Причуды гения» (мол, наш замечательный режиссер-актер-оператор многогранен, он талантлив во всем, за что берется, вот взялся за кисть с маслом – любуйтесь!). Любовался от нечего делать. Будто читал медицинские методички-рекомендации в коридоре поликлиники – скучно, противно, идиотизм, но… чем-то надо заняться в ожидании…

Дождался. Дверной хлопок, цокот каблуков, говорок – ничего подобного, сколько бы ни дожидался. Просто над ухом деликатно прозвучало:

– Откуда здесь можно позвонить? – и пахнуло мятой.

Антонина! Как ей удалось подкрасться? Ломакин- то неосознанно гордился способностью ловить-определять каждый шорох.

– В этом что-то есть… – позорно изрек он тоном знатока, оправдывая собственную расплошность, мол, весь был поглощен созерцанием прекрасного.

– Да? – блюдя правила хорошего тона, усомнилась Антонина.

Неудачный объект созерцания выбрал Ломакин: картинка-картиночка первобытно голый монстр со свинячей рожей, женским бюстом от «Плейбоя», вздыбленным фаллосом и когтистыми птичьими лапками, естественно, на фоне гипертрофированного зарева. Гибрид Босха, Вальехо и ученичества автора. Поясняющая табличка: «Эскиз к «Признанию познания. 1994, март». Эка мы расхрабрились, сбросили Путы условностей!

– Да, вы правы… – позорно открестился Ломакин. – В этом ничего нет! Э-э, что вы спросили?

– Откуда здесь можно позвонить? – и опять пахнуло мятой. «Стиморол»! Неповторимый, устойчивый вкус!

– Сейчас! – он тормознул цербершу, семенящую с подносом. Опять чуть было не наткнулись. Судьба… – Ключик, будьте добры. Нам позвонить. Конфиденциально.

Церберша готовно отослала его взглядом к доске ключами:

– Снимите от «Администратора». Только, пожалуйста, недолго. Кино кончится – мне попадет… и засеменила дальше, этажом выше – дорогие гости заждались, коньяк, орешки…

Они вошли к «Администратору». Замок защелкнулся.

Позвонить она так и не позвонила.

ЭТОГО можно не снимать. Внезапное замыкание. И очень короткое. Хоть отсылай любопытствующих к Бертолуччи, к «Последнему танго». Да уж, сплясали…

– Спасибо… – сказала она мельком, будто случайному кавалеру, оказавшемуся кстати и щелкнувшему зажигалкой перед рассеянной сигареткой…