Патрисия Корнуэлл - Обстоятельства гибели

— Если вы взглянете на рану, то отчетливо увидите два заостренных уголка отверстия, проделанного двумя острыми краями, — объясняю я Анне.

— Понимаю. — В ее глазах за пластиковыми очками заметно сомнение.

— Но посмотрите сюда. Раневой канал заканчивается у сердца. Видите, как идентичны оба края раны — какие они острые? — Я подвожу лампу ближе и передаю ей лупу.

— Немного отличаются от раны на спине, — говорит Анна.

— Да. Это потому, что, когда лезвие достигло сердечной мышцы, оно вошло в нее не так уж глубоко — лишь слегка пробило кончиком. — Я показываю ей. — Вошел кончик, а за ним — и все лезвие, и, как вы можете видеть, один из краев раны немного притуплен и слегка вытянут. Особенно это заметно здесь, где лезвие пробило левую почку и продолжило движение.

— Думаю, я понимаю, что вы хотите сказать.

— Это не то, чего можно ожидать от ножа-бабочки, обвалочного ножа для мяса, кинжала — словом, всего, что имеет две заостренные кромки, от кончика лезвия до рукоятки. Здесь было нечто с копьевидным наконечником — острое с обеих сторон у самого кончика, но в то же время лишь с одной заостренной кромкой, наподобие некоторых боевых ножей, в частности ножа Боуи [44] Нож Боуи — крупный нож с характерной формой клинка, на обухе которого у острия выполнен скос, имеющий форму вогнутой дуги («щучка»). или штыка, у которых кончик лезвия заострен с обоих краев, что облегчает проникновение внутрь. Итак, что мы имеем: линейное входное отверстие в три восьмых дюйма; оба края раны — острые, один немного более притупленный, по сравнению с другим. Далее ширина увеличивается до пяти восьмых дюйма.

Я замеряю, и Анна заносит данные в диаграмму.

— Итак, лезвие достигает трех восьмых дюйма у своего кончика и пяти восьмых — в самой широкой своей части. Довольно узкое. Почти как стилет, — говорит она.

— Но у стилета обе кромки — заостренные, все лезвие такое.

— Может, какой-то самопал? Такая штука, которая впрыскивает нечто взрывающееся.

— Не вызывая термических повреждений или ожогов. По сути, то, что мы наблюдаем, больше похоже на заморозку, при которой ткани становятся жесткими и обесцвеченными, — напоминаю я, замеряя расстояние от раны на спине убитого до макушки. — Двадцать шесть дюймов, в двух дюймах слева от середины позвоночника. Направление: вверх и вперед, с большой подкожной и тканевой эмфиземой вдоль раневого канала. Лезвие прошло через поперечный отросток позвонка в области левого двенадцатого ребра, параспинальную мышцу, периренальный жир, левый надпочечник, левую почку, диафрагму, левое легкое и перикард и уткнулось в сердце.

— Какой длины должно быть лезвие, чтобы пробить все эти органы?

— Как минимум пять дюймов.

Анна включает пилу, с помощью которой мы проводим вскрытие, и мы снова переворачиваем тело на спину. Я подкладываю под шею подголовник и делаю надрез от уха до уха, строго по линии волос, чтобы позднее не были заметны швы. Верхушка черепа белая как яйцо. Я оттягиваю скальп, и лицо сползает, как носок. Черты сжимаются, словно мертвец вот-вот заплачет.

Я открываю дверь офиса, и в его высоких окнах меня встречает чистое голубое небо. Солнце встало, и арктический фронт умчался на юг.

Семью этажами ниже, по скованной белой ледяной коркой дороге, медленно продвигаются машины; по другой стороне, в противоположном направлении ползет снегоочиститель с желтым скребком, поднятым, как лапа краба. Отыскав подходящее место, он с лязгом, которого я не слышу, опускает скребок и принимается за работу, хотя очистить тротуар полностью невозможно из-за льда.

Берег занесен снегом, и река напоминает старое бутылочное стекло, гладь которого морщинится от течения. Вдалеке, на горизонте, в лучах солнца виден Бостон и возвышающийся небоскреб Хэнкок-Тауэр, могучий, крепкий, как одинокая колонна на руинах древнего храма. Неплохо бы выпить кофе . Я захожу в ванную и смотрю на кофеварку у раковины и заготовки кофе, в том числе с «Лесным орехом».

Стимуляторы уже не помогут, да и кофеин я почувствую разве что в желудке, давно уже пустом. За волной тошноты приходит ощущение голода, потом все стихает. В голове туман от недосыпания и настойчивый намек на боль, скорее фантомную, чем реальную. Резь в глазах. Тяжелые, неуклюжие мысли бьются, как море о дамбу, о те же неуступчивые вопросы. Мне нужно многое сделать, и я не стану никого ждать. Ждать нельзя. И выбора нет. Если понадобится, я переступлю границы. А почему бы нет? Те границы, что установила я сама, беззастенчиво нарушены другими. Я сделаю все сама. Сделаю то, что знаю и умею. Я одинока, более одинока, чем раньше, потому что стала другой. Меня изменил Довер. Я сделаю то, что необходимо, и, возможно, это будет совсем не то, чего хотят от меня люди.