Патрисия Корнуэлл - Обстоятельства гибели

Чувствуя едкий, масляный, резкий запах формальдегида, я всегда вспоминаю, какой наивной была, когда полагала, что вскрытие трупа, отданного науке для обучающих целей, подобно аутопсии незабальзамированного человека, сама причина смерти которого стоит под вопросом. Мое первое вскрытие проходило в морге больницы Хопкинса, заведении более грубом в сравнении с тем, что у меня за стеной. Я складываю полевую форму судмедэксперта на скамью, совершенно позабыв о стыдливости или существовании индивидуального шкафчика. Той женщине, чье имя все еще сидит в голове, было всего тридцать три. Умерев от послеоперационных осложнений аппендэктомии, она оставила без матери и жены двух маленьких детей и мужа.

И по сей день мне жаль, что она была моим научным проектом. Мне жаль, что ей вообще довелось стать проектом какого-либо патологоанатома, и я помню, как думала тогда: до чего ж это абсурдно: такая молодая здоровая женщина, и надо же — умерла от инфекции, вызванной удалением из толстой кишки похожего на червя, относительно бесполезного отростка. Мне хотелось сделать для нее что-нибудь, прихорошить ее. Работая над ней, упражняясь, я жаждала, чтобы она встала и спрыгнула с этого исцарапанного стального стола, стоящего на грязном полу в самом центре унылого подвала, в котором поселился запах смерти. Мне хотелось увидеть ее живой и здоровой, почувствовать, что я принесла ей хоть какую-то пользу. Я не хирург. Я лишь раскапываю, извлекаю улики, сокрытые в теле, чтобы отстоять справедливость, когда иду на войну с убийцами или — что менее драматично, но более типично — с адвокатами.

Анна позаботилась о том, чтобы у меня были свежевыстиранные халат и брюки из хлопчатобумажной ткани, среднего размера и того казенного зеленого цвета, к которому я привыкла. Надеваю их, после чего накидываю на себя одноразовый фартук и плотно завязываю его на спине. Потом натягиваю раздобытые где-то Анной резиновые медицинские сабо, а поверх них — выплюнутые раздаточным аппаратом бахилы. Затем наступает черед защитных нарукавников, шапочки, маски, защитного щитка и двух пар перчаток.

— Не попишете за мной? — прошу ее я, возвращаясь в комнату, где проходит аутопсия, просторное, пустое помещение, вся обстановка которого состоит из отбрасывающих яркие отблески стальных предметов. Если учитывать моего пациента, нас здесь всего трое. — На тот случай, если не смогу сразу надиктовать, мне, возможно, придется уйти.

— Только не уходите одна, — напоминает мне Анна.

— Бентон забрал ключи от машины, — парирую я.

— Ну и что; машин у нас хватает, так что не пытайтесь меня одурачить. Когда придет время, я позвоню, и аргументов у вас уже не останется. — Что бы Анна ни говорила, из ее уст это никогда не звучит неуважительно или грубо.

Пока я беру мазок с входного отверстия в нижней части спины, Анна делает снимки. Я беру еще два мазка на случай, если это убийство могло иметь сексуальный подтекст, хотя, основываясь на услышанном, даже и не представляю, что такое возможно.

— Мы ищем единорога, а не заурядного пони. — Я запечатываю анальный и оральный мазки в бумажные конверты и подписываю их. — Так что, раз уж не удалось посетить место преступления, придется все ставить под сомнение.

— Ну, там не был ни один из нас, — говорит Анна. — Что конечно же ужасно досадно.

— Даже если бы там кто-то и побывал, я бы все равно искала единорога.

— Я вас не виню. На вашем месте я бы тоже не верила тому, что мне говорят.

— На моем месте… — Я вставляю новое лезвие в скальпель, пока Анна заполняет формалином помеченную биркой пластиковую баночку.

— Я не стала бы лгать, ловчить или присваивать себе то, что мне не принадлежит. Не стала бы вести себя здесь так, словно это место — мое. Ну да ладно. Не следует мне лезть во все это. — продолжает Анна, не глядя на меня.

Я и не хочу, чтобы она лезла. Не стоит ставить ее в положение, когда приходится предавать людей, предавших меня. Я знаю, каково это. Приходится снова и снова лгать, открыто или посредством недомолвок, и это ощущение мне тоже знакомо. Ложь поселяется в твоем сердце и остается, словно непереваренное зернышко, какие находят в египетских мумиях. От лжи не избавишься, если только сам ее не вырвешь с корнем, и я не уверена, что мне достанет смелости сделать это, когда думаю о ветхих деревянных ступенях, ведущих в подвал нашего дома в Кембридже, о шероховатых каменных стенах и пятисотфунтовом сейфе с композитной дверью два дюйма толщиной, снабженной тремя замками.