Патрисия Корнуэлл - Обстоятельства гибели

— Что ты имеешь в виду — нас ? — И тут до меня начинает доходить, о чем речь.

— Находился ли он когда-нибудь на лечении в психиатрической больнице, может быть с нервным расстройством? Он никогда не упоминал при тебе чего-то такого? — неожиданно спрашивает Бентон, и от его тона мне становится не по себе, как уже было в машине, когда мы ехали сюда. Только сейчас это ощущение более очевидно и узнаваемо.

Он ведет себя так же, как в бытность агентом, когда от имени федерального правительства насаждал закон. Я улавливаю в его тоне властность и уверенность, которых я не слышала много лет, с тех пор, как он перестал участвовать в программе по защите свидетелей. Бентон вернулся потерянным, слабым. Он стал простым ученым, не более того. Он сам жаловался мне на свое состояние. Выхолощенный. ФБР пожирает молодых сотрудников, оно сожрало и меня. И это в награду за то, что я преследовал организованный преступный картель. Я наконец-то вернулся к обычной жизни, но мне она не нравится. Пустая скорлупа. Я — пустая скорлупа. Я люблю тебя, но, пожалуйста, пойми — я не такой, каким был раньше.

— Он никогда не бредил, не буйствовал? — продолжает задавать вопросы Бентон, и это не простое любопытство.

Он меня допрашивает.

— Джек должен был понимать, что ты расскажешь мне, как он хозяйничает в моем кабинете, словно у себя дома. Или что я узнаю об этом сама. — Я вновь думаю о Люси, шпионаже и скрытых «жучках».

— Я знаю, что он вспыльчив, — продолжает Бентон, — но говорю о буйных вспышках, возможно сопровождаемых диссоциативным расстройством личности, исчезновением на несколько часов, дней, недель, после которых человек либо ничего не помнит, либо помнит очень мало. Это то же самое, что мы наблюдаем у некоторых мужчин и женщин, вернувшихся с войны: провалы в памяти, вызванные сильной травмой, которые часто путают с симуляцией.

От этих же симптомов, насколько можно понять, страдает Джонни Донахью, только я не уверена в том, что бедолаге кое-что не внушили.

Бентон говорит так, словно он на самом деле уже знает ответ:

— Джек определенно симулянт, уклоняющийся от ответственности.

Я создала Филдинга.

— Чего ты мне о нем не рассказывала? — продолжает Бентон.

Я создала Филдинга таким, какой он есть. Он — мой монстр.

— У него что-то было? — не отстает Бентон. — Что-то, что неизвестно даже мне, даже ФБР? Я мог бы узнать, но хотелось бы, чтобы ты сама рассказала мне об этом.

Бентон и ФБР. Опять все сначала. Он, конечно, не простой агент. Не могу этого представить. Следователь-аналитик, аналитик данных, аналитик угроз. В Министерстве юстиции так много аналитиков, агентов, у которых академические знания сочетаются с оперативным опытом. Если ты сел в тюрьму или получил пулю, то вполне возможно, в твоей беде виноват коп с докторской степенью по психиатрии.

— Что ты знаешь о своем протеже Джеке, чего не знаю я? — снова спрашивает Бентон. — Кроме того, что он больной на голову ублюдок. Это так. В глубине души ты сама это понимаешь, Кей.

Я — монстр Бриггса, а Филдинг — мой монстр.

— Мне прекрасно известно о сексуальном насилии, — спокойно заявляет Бентон, словно ему наплевать, что произошло с Филдингом, когда тот был ребенком.

В нем говорит не психолог, но кто-то еще, я уверена. Копы, федеральные агенты, государственные обвинители, те, кто защищает и наказывают, не чувствительны к оправданиям. Они судят «субъектов» и «представляющих интерес лиц» по тому, что те сделали, а не по тому, что сделали с ними. Таким людям, как Бентон, наплевать, почему этим беднягам невозможно помочь. В душе Бентона нет сочувствия к отвратительным, опасным типам, и годы, когда он работал врачом и консультантом, были для него настоящим мучением. Он занимался не своим делом и, как не раз признавался, чувствовал себя пустышкой.

— Это известный факт, поскольку дело было передано в суд. — Бентон чувствует необходимость рассказать мне то, о чем я никогда не спрашивала Филдинга.

Не помню, когда и как я впервые услышала о спецшколе возле Атланты, которую посещал Филдинг еще мальчишкой. Вспоминается упоминание Джека о некоем «эпизоде» в прошлом, опыте общения с каким-то «терапевтом», в результате чего ему крайне трудно иметь дело с любой трагедией, касающейся детей, в особенности если они подверглись насилию. Я никогда не пыталась выпытывать у него подробности. Особенно в те дни.

— 1976-й, — говорит Бентон. — Джеку пятнадцать, хотя все началось, когда ему было двенадцать, и продолжалось до тех пор, пока их не поймали, занимающимися сексом в кузове ее фургона, припаркованного на краю футбольного поля. Она как будто хотела, чтобы их поймали. Была уже беременна. Еще одна жалостливая история об интернате, на этот раз, слава богу, не католическом, а для трудных подростков. Это было одно из тех частных исправительных учреждений, в названии которых присутствует слово «ранчо». Ты не рассказывала мне о том, что сделала терапевт, признанная виновной по десяти пунктам обвинения в сексуальном насилии в отношении несовершеннолетнего.