Обычно я отвечаю, что экзема и алопеция обостряются у Джека под влиянием стресса, и с этим ничего не поделаешь. Его отношение к собственному телу — классический пример мегарексии и мускульной дисморфии и, вероятно, может быть объяснено сексуальным насилием, которому он подвергся в детском возрасте. Продолжать список было бы глупо, и я воздерживаюсь от комментариев. В кои-то веки. Посматриваю в зеркало, но ксеноновые фары больше не появляются.
— Зачем ему лгать именно в этом случае? — снова спрашиваю я. — Зачем воздействовать на чье-то мнение?
— А я вот не могу представить, как сделать так, чтобы ребенок, зная, что с ним делают, продолжал стоять спокойно. — Бентон имеет в виду Марка Бишопа. — Родители были дома и утверждают, что не слышали никаких криков. Вообще ничего не слышали. Все случилось как-то внезапно, вот только что мальчик играл во дворе, а в следующую минуту он уже лежит лицом вниз. Пытаюсь представить, как такое могло случиться, и не могу.
— Ладно, давай поговорим об этом, раз уж ты не отвечаешь на мои вопросы.
— Стараюсь воссоздать всю картину, и ничего не получается. Семья дома. Двор небольшой. Как возможно, чтобы никто ничего не увидел и не услышал?
Лицо у него хмурое. Мы проезжаем мимо «Лейнс энд геймс», боулинг-клуба, где частенько пропадает Марино. Его команда называется… да, «Беспощадные». Его новые друзья-приятели — полицейские и военные.
— Я думал, что повидал всякое, но вот эта реконструкция у меня не получается, — повторяет Бентон, потому что говорить о Филдинге начистоту он либо не может, либо не хочет.
— По меньшей мере один человек все видел и все слышал. — В отличие от Бентона я легко и даже детально воспроизвожу картину происшествия. — Этот кто-то сумел найти с мальчиком общий язык и, возможно, вовлек его во что-то. Может быть, Марк думал, что они играют.
— Незнакомый человек приходит к нему во двор и вовлекает мальчика в игру с пневмомолотком и гвоздями… — Бентон ненадолго задумывается. — Может быть. Хотя у чужака такое вряд ли получится. Не знаю. Я так давно с тобой не разговаривал.
— Он не был чужаком. По крайней мере, Марк не принимал его как такового. Думаю, это был человек, которому мальчик вполне доверял, даже если тот просил его о чем-то странном. — В своем предположении я основываюсь на том, что знаю о ранах. — На теле нет никаких указаний на то, что Марк боялся, паниковал или пытался бежать. Скорее он был знаком с убийцей и не боялся его. Мне тоже не хватало тебя, но теперь-то я здесь, а ты со мной не разговариваешь.
— Разговариваю.
— В один прекрасный день я подсыплю тебе пентотал натрия и узнаю все, о чем ты мне не рассказал.
— Я бы и сам то же самое сделал, да только не работает такое средство. С другой стороны, проблемы были бы у обоих. На самом деле ты ведь не хочешь знать все. Или не должна. И я, наверное, тоже не должен.
— Четыре пополудни, тридцатое января. — Я пытаюсь представить, было ли темно, когда Марка убили. — Когда в этот день садится солнце? И какая была погода?
— В половине пятого было уже совсем темно, холодно, облачно. — Будь Бентон следователем по делу, все эти детали он выяснил бы в первую очередь.
— Не могу вспомнить, лежал ли снег.
— В Салеме снега точно не было. Шел дождь.
— Значит, никаких следов во дворе Бишопов не нашли.
— Нет. В четыре уже смеркалось, к тому же двор затенен кустами и деревьями. В двадцать минут пятого мать Марка, миссис Бишоп, вышла, чтобы позвать сына домой, и обнаружила его лежащим вниз лицом на траве.
— На каком основании считается, что он был уже мертв? Насколько я понимаю, ничего такого, что позволяло бы привязать время смерти к шестнадцати часам, не найдено.
— Родители помнят, что выглядывали в окно примерно без четверти четыре и Марк играл во дворе.
— Играл? Что именно это значит? Как играл? Во что?
— Точно не знаю, — уклончиво отвечает Бентон. — Надо бы поговорить с родителями. — Подозреваю, что он уже разговаривал с ними. — Очень многое упущено. Так или иначе, мальчик играл во дворе, но, когда мать снова посмотрела в окно в четверть пятого, она его уже не увидела. Вышла, обнаружила на земле, попыталась поднять, потом просто взяла на руки и сразу же отнесла домой. В шестнадцать двадцать три позвонила по 911. Была сильно взволнована, сказала, что сын не дышит и, как ей кажется, чем-то подавился.
— Почему она решила, что он чем-то подавился?
— Наверное, потому, что, выходя из дому, Марк сунул в карман оставшиеся после Рождества сладости. Она еще сказала ему, чтобы он не сосал леденцы, когда будет бегать.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу