Дин Кунц - Интерлюдия Томаса

Он обдумывает мои слова, тогда как я изучаю пульт управления, по мне достаточно сложный, чтобы контролировать погоду всей планеты.

Потом говорит:

— Ты права. Навыков общения у меня нет.

— Что ж, по меньшей мере вы способны признавать свои недостатки.

Он молчит с полминуты, тогда как я что-то переключаю и нажимаю какие-то кнопки, но пульт остается темным и молчаливым, поэтому, возможно, я не напустила торнадо на Топеку.

— А ты способна?

— На что?

— Способна признавать собственные недостатки?

— У меня слишком длинная шея.

— Твоя шея слишком длинная для чего?

— Для шеи. Если хотите знать, мне не очень нравятся мои уши.

— А что не так с твоими ушами?

— Все.

— Ты можешь слышать своими ушами?

— Знаете, я слушаю не ногами.

Опять он замолкает. Он часто находит убежище в молчании, а я — практически никогда.

Никаких камер вроде бы нет, но я уверена, что он видит меня. Чтобы проверить, я сую палец в ноздрю и начинаю ковыряться там чуть ли не с эротическим наслаждением. Если бы нашла козу, шокировала бы его окончательно, но не складывается.

— Твои уши и шея не являются недостатками, если функционируют как положено. Однако я обнаружил у тебя недостаток, касающийся навыков общения.

— Если вы о том, что я откапываю козюлек, так это часть моего этнического наследия. Нельзя критиковать человека за его этническое наследие.

— Что такое козюльки?

Я перестаю ковыряться в носу, закатываю глаза, давая ему понять, что он зануда.

— Все знают, что такое козюльки. И короли, и президенты, и кинозвезды знают, что такое козюльки.

— Я не король, не президент, не кинозвезда. И вот какой я нашел у тебя недостаток навыков общения. Джоли Энн Гармони, ты саркастична. Ты ребенок, острый на язык.

— Это не недостаток. Это защитный механизм.

— Защитный механизм от кого?

— От всех.

— Защита предполагает конфликт, войну. Ты хочешь сказать, что воюешь со всеми?

— Не со всеми. Не со всеми одновременно. Но вы просто ничего не знаете о людях, так? Особенно о таких странных людях, как вы.

— Я должен внести две поправки.

— Валяйте.

— Во-первых, я не странный. Странным является то, что трудно объяснить, а меня объяснить легко. Странное — это, прежде всего, ранее неизвестное, а меня хорошо знают многие.

— Я вас не знаю. А какая ваша вторая поправка?

— Я не люди. Я не отдельная личность. Таким образом, со мной ты не воюешь, и тебе нет нужды прибегать к сарказму, который ты называешь защитным механизмом. Я не человек.

Мне не нравятся спектакли, за исключением тех, что ставит природа, вроде величественных закатов или веселых деяний человечества, таких, как фейерверки. Другие спектакли всегда несут с собой урон (частичный и, пожалуй, восполнимый) и, почти всегда, утрату (абсолютную и без возврата). Мы так много потеряли в этом мире, что каждая новая утрата, маленькая или большая, может сломать уже прогнувшуюся спину цивилизации.

Тем не менее я потрясен этим зрелищем: массивный трейлер переваливает через край первого склона, на мгновение застывает под углом, словно готовый встать на попа, а потом упасть на крышу. Но нет, остается на колесах и катится, словно восемнадцатиколесный внедорожник, оставляя широкий след в высокой траве, так похожий на белохвостого оленя, выбери он тот же путь.

Трейлер перестает быть частью природы, натыкаясь на скальный выступ, напоминающий торчащий из земли лоб древнего черепа. Выступ служит трамплином, отправляющим трейлер на небеса. Громадная машина отрывается от земли, но ненадолго. Свиньи не летают, и то же самое можно сказать о восемнадцатиколесниках, перевозящих около шестидесяти тысяч фунтов замороженных индеек. Полет завершается падением на правый борт, и грохот такой же, как от первого раската грома, объявляющего о начале армагеддонской грозы. Земля дрожит даже на парковочной площадке. Разбивается ветровое стекло, вертикальная выхлопная труба отрывается с диким скрежетом, словно взвыла какая-то тварь в болоте юрского периода, кузов-рефрижератор скрывается в облаках испаряющегося охладителя. Не такая уж и прочная, как казалось бы, бортовая металлическая поверхность разрывается, и несколько тысяч замороженных индеек показывают, что летают они ничуть не лучше своих теплокровных и живых товарок. Весь трейлер подпрыгивает, тягач выше рефрижератора, и они разделяются, выбирая разные направления дальнейшего движения. Крыло переднего колеса отрывается, будто оплечье рыцарских лат, и тягач замирает, лежа на боку, привалившись к старой монтерейской сосне, которая стоит, как часовой в этой части «Уголка гармонии». Рефрижератор скатывается в лощину и даже чуть забирается на следующий склон, где и заканчивает свой путь. Задние дверцы распахиваются, замороженные индейки вываливаются оттуда, словно из рога изобилия, и катятся по заросшему травой склону.