Чарльз Эппинг - Trust - Опека

— Это просто смешно, — возмутился Руди. — Если до сих пор никто не заявил права на опекунские счета, никто и не заявит.

— Кто знает. — Охснер прикурил еще одну сигарету. — И пока меня не заставят поступить по-другому, мой долг — как поверенного в делах твоего отца — следить за тем, чтобы выгодно и с умом вкладывать лежащие на счету деньги. — Он глубоко затянулся. — И ждать, когда заявят на него права.

— А тем временем вы вкладываете деньги? — уточнила Алекс.

— Да. Я лично занимался этим, пока не отошел от дел в начале девяностых. Потом я дал поручение одному служащему цюрихской компании по управлению фондами. Ее название Финакорп. [14] FINACORP — сокращение от «Финансовая корпорация». — Он повернулся к Руди. — Но до сих пор я лично слежу за балансом. Проверяю его каждый квартал. И, должен признаться, дела идут неплохо.

— Почему же никто из Финакорпа никогда не связывался со мной? — удивился Руди. — Счет ведь на мое имя, кто-то должен был…

— Что касается финансового менеджера, ему известно, что этот счет является частью имущества твоего отца, — покачал головой Охснер. — А я, поверенный твоего отца, — единственный человек, перед кем они обязаны отчитываться.

— До каких пор? — поинтересовался Руди.

— Пока я жив. Ты же знаешь, я передал тебе право собственности на все остальное имущество твоего отца уже много лет назад. И хотя счет также является частью этого имущества, именно я , будучи единственным поверенным в его делах, несу ответственность за счет, а не ты.

— Отец Руди погиб в 1987-м, а вопрос о наследстве все еще открыт? — спросила Алекс. Она помнила, что адвокату ее матери понадобилось всего три недели, чтобы закрыть вопрос о наследстве и распродать имущество.

— Скорее всего, вам неизвестно, но в Швейцарии вопрос о наследстве остается открытым до тех пор, пока поверенный в делах считает это необходимым, — сухо ответил Охснер. — Может быть, несколько лет. Может быть, если нужно, несколько десятилетий. — Он вызывающе посмотрел на девушку. — Такие здесь порядки.

— Значит, это вы управляли счетом в 1987 году? — поинтересовалась Алекс.

В глазах Охснера сверкнули молнии.

— Я возмущен вашими намеками, барышня. — Он со злостью затушил сигарету. — Да, я купил «Тоблер&СИ», когда отец Руди в начале восьмидесятых отошел отдел, но он настаивал на том, что лично будет заниматься ведением этого счета. Потом он умер — через четыре дня после введения кода в банковский компьютер.

— Смахивает на совпадение, не так ли? — заметил Руди. — Отец был убит спустя четыре дня после компьютерной манипуляции со счетом, который он вел.

— Убит? — Охснер выглядел озадаченным. — Тебе прекрасно известно, что твой отец покончил жизнь самоубийством.

Щеки Руди вспыхнули.

— Но… это так и не доказали.

— О чем ты, Руди? — нахмурился Охснер. — Нашли же предсмертную записку.

Руди бросил взгляд на Алекс.

— Ладно, записка и правда была, но в ней говорилось: «Руди, надеюсь, ты позаботишься о маме». Полиция нашла ее в номере отеля — в Сусе.

Охснер потянулся через стол и положил руку на плечо Руди.

— Руди, все поверили в то, что твой отец покончил жизнь самоубийством. Я. Полиция. Даже твоя мама. Почему же ты не можешь принять этот факт?

— Но отчего свою предсмертную записку он адресовал мне, а не маме?

— Вероятно, он знал, что больше всего его смерть заденет тебя. Придется кое-что сообщить тебе, Руди. Когда твой отец рассказывал мне об этом счете в 1987 году, за день до своего отъезда в Тунис, он говорил так, как человек, который не собирался возвращаться назад.

— Тогда почему вы не остановили его? — произнес Руди внезапно охрипшим голосом. — Если было так очевидно его намерение?

— А что я мог сделать? — Охснер выглядел обиженным. — Как бы там ни было, никто не мог бы дать руку на отсечение, что именно он собирается сделать.

— В таком случае почему вы так уверены, что он покончил с собой?

Охснер покачал головой.

— Руди, мне очень жаль. — Он положил руки на стол. — Когда оглядываешься на прошлое, становится очевидным: он уже решился.

Руди впился в Охснера взглядом.

— Если бы вы сделали хоть что-нибудь, сказали хоть что-нибудь. Мне или маме.

— Я ничем не мог помочь. — Охснер опять покачал головой. — Это меня не касалось.

— Правда? — Алекс отодвинула тарелку. — Как не касается и этот счет?

— Говорю вам, я ничем не мог помочь, — с вызовом ответил Охснер.