Брайан Форбс - Порочные игры

— Я и не знал, что вы философ.

— О, я человек многогранный. Как вы можете убедиться.

Случайный луч солнца упал на его лицо, и я заметил, что один глаз у него слезится. Не переставая следить за мной, он встал и поправил жалюзи.

— Знаете, какая у меня философия? Я работаю за деньги. Чистая экономика, понимаете? Вы пишете свои книги, и я зарабатываю, как умею. Не думаете же вы, что я ушел из полиции с шикарной пенсией? Я послал их на хер, зато теперь, когда все это кончится, буду иметь больше чем достаточно на всю оставшуюся жизнь. Возможно, свалю куда-нибудь в местечко более теплое, чем наша милая старая Англия. Мне рассказывали про Каймановы острова — там просто здорово и совсем небольшие налоги.

Я выслушал его и спросил:

— Ну, и что дальше?

— Не знаю. Моя задача — доставить вас сюда. Не в пример вам я не задаю лишних вопросов.

Не помню, как долго мы там сидели. Разговаривать было не о чем. Вот так же в больнице сидят и ждут, когда вернется хирург с результатами онкологического исследования. Потом я услышал, как подъехала машина. Лицо Пирсона напряглось. Он встал, направив на меня пистолет. Хлопнула дверца, потом другая; через некоторое время послышались шаги. Дверь «виннебаго» открылась — я и увидел Софи. Она вошла, а следом за ней — Генри. Внешне он мало изменился с тех пор, когда мы последний раз виделись. Только волосы стали светлее — он их покрасил, а в глазах были цветные контактные линзы, придававшие глазам какое-то дикое выражение. Так, во всяком случае, мне показалось, хотя в полумраке салона разглядеть это было трудно. Раньше у Генри была очень гладкая кожа, почти без морщин, но сейчас на скулах проступила сеточка тонких вен — характерный признак любителей выпить. Он заметно располнел, подбородок отяжелел, а шикарный костюм, так не вязавшийся с аризонской жарой, едва сходился на нем.

Войдя внутрь, он с усмешкой плюхнулся в кресло, освобожденное Пирсоном.

— Ну вот, старина, кто мог бы подумать — ты да я сошлись в таком месте, а? Ты не поздоровался с моей вдовой, — не без ехидства пошутил он. — Знаешь, наша Софи ведет себя совсем не так, как полагается вдове, — не облачилась во власяницу, не посыпала голову пеплом, даже в монастырь не ушла. А ушла к знаменитому коллекционеру бабочек. Разве не так, дорогая? Но не ее это вина. Разве можно долго любить мертвеца? Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Софи подняла голову и устремила на него неподвижный взгляд.

— Так-то лучше. — Он снова повернулся ко мне: — Она забыла меня с невиданной быстротой, и я ей этого не простил. Впрочем, ладно, главное, что мы опять втроем. — Как и многие политики, он говорил хорошо поставленным голосом.

Я посмотрел на Софи. Она вертела кольцо на мизинце левой руки.

— Знаешь, ты доставил мне массу хлопот, дружище. Массу хлопот. Что бы тебе не соваться в мой бизнес? Ведь ни тебе, ни мне это не принесло добра, только привело нас к сегодняшней пиковой ситуации.

— Я правильно понял, ты сказал — бизнес?

— В этом мире все — бизнес, способ заработать кусок хлеба. Разве не на этом держится мир?

— Должен тебе сказать, что полиция напала на твой след.

Он усмехнулся.

— Ты имеешь в виду трогательного недотепу с сенной лихорадкой? Мартин, только не думай, что это эпизод из твоего романа. Твои книги отлично читаются, но они далеки от жизни. Ты до сих пор веришь, что на земле воцарится добро. И в этом твоя беда. — Он покачал головой. — Нет. Мир — это выгребная яма, и вся штука в том, чтобы ее обойти, не вляпаться в грязь. Вот у меня чистые ботинки, я лично ни в чем не замешан. Я просто торговец, удовлетворяющий потребности. И ты очень удивишься, узнав, кто покупает мой товар. Все из высшего общества, Мартин, богачи. Им есть что терять.

Он налил себе виски.

— Выпьешь? Нет? Эх, Мартин, Мартин, не нравится мне все это. Слишком давно мы с тобой знаем друг друга. И ты не можешь думать, что я вычеркнул себя из списков живых для того лишь, чтобы ты все это взял и испортил? Нет, конечно. Не такого ты обо мне плохого мнения?

— Я никогда тебя не знал, — сказал я.

— Это же не моя вина. Какие-то отклонения между нами когда-то были, и я хорошо это помню. Ты не станешь отрицать, что я давал тебе много шансов устраниться, начиная с этой истории в Венеции. Из-за тебя пострадали люди, Мартин, из-за тебя и из-за твоей мудацкой настырности. Когда мы увидели друг друга, уже тогда все было кончено. Но я наперекор моим друзьям все оттягивал окончательное решение. Вся штука в том, что даже после Москвы ты ничего не понял. Я вовсе не хотел, чтобы дошло до сегодняшней ситуации. У нас были хорошие времена, и — веришь или нет — в душе я человек сентиментальный. Вот почему, когда ты наткнулся на Пирсона — кстати, по чистой случайности, ведь твоего корнуоллского приятеля среди наших абонентов нет, — я велел ему попытаться отвлечь тебя от этого дела, сгладить углы, убедить тебя в том, что больше раскапывать нечего. Думал, до тебя дойдет, но оказался не прав. Ты всегда был упрямым, всегда во все сомневался.