Когда прилетел Билл, я все еще психовал, но решил ничего не говорить ему о случившемся: рассказывать подобные истории, как и чужие сны, — бессмысленно.
С Биллом у меня сложились отношения любви-ненависти. Он отличный издатель, много лет был замечательным собутыльником, но всерьез считал себя «наследником» Максвела Перкинса. [2] Максвел Перкинс — известный американский издатель.
Мы же, авторы, очень чувствительны ко всему, что касается нашей работы, поэтому у нас с ним в прошлом возникали творческие разногласия. Он прилетел в странном наряде — как будто вся его одежда приобреталась наугад по каталогу для почтовых заказов.
— У тебя чересчур отдохнувший и здоровый вид, — сказал он мне в качестве приветствия. — А я совсем измучился: восемь часов сидел рядом с ребенком, которого рвало всю дорогу через Атлантику.
Нам были заказаны места в «Гритти-Палас» — гостинице, где я прежде останавливался много раз, обычно в мертвый сезон, когда в Венеции холодно и малолюдно. Я уезжал отсюда до начала карнавалов, потому что не люблю глазеть на сфабрикованное веселье, ненавижу всю эту туристическую братию и никогда не вращался в респектабельном обществе в Лидо, вызывающем теперь неизбежные ассоциации с фильмом Висконти. [3] Имеется в виду фильм «Смерть в Венеции» по рассказу Т. Манна.
Обычно я прятался в «Гритт», чтобы в одиночестве поработать над замыслом романа, и всегда жил в одной и той же комнате. Признаюсь, я убежденный консерватор.
Наш катер мчался по специально проложенной трассе через лагуну, и мы перебрасывались дежурными безобидными шутками. Как всегда, на каждом бакене торчало по одинокой взъерошенной чайке; на нас они внимания не обращали. Когда показались очертания Турнереске, я вспомнил, как мы с Софи приехали сюда много лет назад: тогда у нас только начинался роман, и наша поездка считалась обязательным романтическим путешествием для влюбленных. Я вспомнил ее удивление, когда она увидела в лагуне, за линией трассы, рыбаков в сапогах до бедер: здешнее мелководье поражает всех вновь прибывших.
— Тебе не кажется, что чудо Иисуса, шагающего по водам, объясняется чем-то вроде этого? — спросила меня Софи.
Она часто ошарашивала меня такими замечаниями.
— А что, вполне возможно. Как мне это в голову не приходило?
Единственное чудо, которое тогда приходило мне в голову, была она сама, юное существо, светящееся счастьем. Мне не терпелось поскорее добраться до нашей комнаты и заняться любовью. Теперь воспоминания об этом путешествии нахлынули вновь, перемешиваясь с мыслями о загадочном воскресении Генри. Меня поразил внезапный приступ ностальгии.
Я уговорил Билла встать в дверях кабины.
— Нельзя пропустить появление Венеции — первое впечатление останется с тобой на всю жизнь, — изрек я с важностью бывалого путешественника, который не может удержаться от советов.
Он сделал так, как я сказал, и, опершись о дверной косяк, стал неловко вертеть фотоаппарат в руках.
— Не возись ты с этим, в гостинице можно купить открытки гораздо лучшего качества, — сказал я. — Просто смотри.
Потом мы скользили вдоль лоснящихся влажных стен. Проступавшая там и сям разноцветная патина обнажившейся кирпичной кладки, потрескавшиеся ставни — на все это он смотрел с легко предсказуемым изумлением. Когда мы подъехали к восточному концу Большого канала, низкое солнце засверкало на гребешках волн. Но не в характере Билла восхищаться чем-то чересчур долго, и когда наш катер стал подпрыгивать в кильватерах более солидных судов, его мысли обратились к цели нашего визита.
— Как ты думаешь, эта конференция что-нибудь даст?
— Вряд ли, — ответил я. — На последнем заседании мы примем какие-нибудь достойные решения и выдадим красивое заявление, но не думаю, что от этого будет прок.
Дело Салмана Рушди — печальный, затянувшийся кошмар — все еще стояло на повестке дня, и его никак нельзя было решить нашими речами.
— А, ладно, Бог с ней. Все равно приятно выбраться из Нью-Йорка, — сказал Билл. — По-моему, многовато стало дворцовых переворотов. В этом году нас уже купили и продали дважды — теперь издательства прямо как футбольные клубы.
— Тебе не кажется странным, что когда-то издательское дело считалось занятием для джентльменов?
— «Для джентльменов» — теперь значит «для джентльменов удачи». Нам уже нужны непробиваемые щиты и жилеты. В начале было слово — в конце будет «хайп». [4] Термин, использующийся в американских средствах массовой информации для обозначения чисто развлекательной теле- и видеопродукции, броской рекламы и т. п.
Кстати, как твоя новая работа?
Читать дальше