Джон Тренейл - Врата Совершенного Знания

Ленни взвизгнул, когда Цю тронул его за плечо. Агент уже готов был заткнуть ему рот, но Ленни простонал:

— Из-звините, я закричал.

Цю Цяньвэй оглянулся на тихую запруду, туда, где две скалы перегораживали его путь по реке. На одной из этих скал он увидел фигуру. Через каскад воды, освещенный утренними лучами, силуэт казался зыбким и нечетким, но все же в нем можно было безошибочно узнать человека, стоявшего широко расставив ноги и подняв на вытянутой руке лук.

Обернувшись к Ленни, Цю с улыбкой сказал:

— Можешь хоть кричать.

Они занимались любовью, погружались в дремоту, просыпались и опять свивались телами.

— Как это красиво, — сказал Мэт, когда Мэйхуа, удовлетворенная, тихо прилегла сбоку. — Твое тело. И твое имя…

— А что в нем особенного?

— Мэй… Это национальный цветок Тайваня, верно? Цветок сливы?

— У-гу. Моя мама была очень патриотична.

— Почему ты никогда не рассказываешь о своем отце?

— Я же говорила тебе, он умер. — Она слегка оттолкнула Мэта, неожиданно растерявшись. — Можно включить свет? Я хочу посмотреть на тебя.

Мэт засмеялся.

— Какой же ты жадный ребенок. — Когда щелкнул выключатель, он взял с ночного столика часы. — Три часа. Ты голодна?

— Не очень.

— А должна бы. — Мэйхуа не ответила, и он перевернулся так, чтобы взглянуть на нее сверху вниз. — Нет аппетита? — спросил Мэт как бы невзначай.

Мэйхуа пожала плечами и надула губы.

— Нет. Честно, нет. Ты же знаешь.

Мэйхуа поднесла к ноздрям пустую раскрытую ладонь и потянула носом.

— Я знаю. Это глупо. — Мэт нежно погладил ее по щеке.

— Никогда не думала, что смогу бросить. Никогда. Пока не встретила тебя. Лекарство, которое дал этот гонконгский доктор, просто чудесное. Я опять начинаю чувствовать себя человеком.

— Я рад.

Мэйхуа вытащила вторую руку из-под одеяла.

— Как считаешь?

Колечко на среднем пальце смотрелось очень хорошо. Они купили его сегодня днем, после того как отвезли домой Линьчунь, приобрели это кольцо, по какому-то мгновенному радостному порыву. Мэт хотел скрыть цену, полагая, что Мэйхуа станет протестовать. Но она только с улыбкой покачала головой.

— Сейчас это капиталовложение для нас обоих; если дело обернется плохо, кольцо вернется к тебе. Я буду хранить его, пока ты не попросишь меня отдать его обратно.

Мэт был тронут и показал ей бирку, на которой стояла цена в триста тысяч тайваньских долларов.

Мэйхуа выскользнула из кровати, накинула на плечи шелковый халат и бесшумно подошла к туалетному столику.

— Хочу музыки, — сказала она.

Мэт, откинувшись на груду подушек, с одобрением оглядывал обстановку, пока Мэйхуа перебирала кассеты. Если уж ты собираешься провести воскресный вечер в постели с такой великолепной женщиной, то это нужно делать именно здесь. Выключатель возле кровати регулировал освещение; сейчас свет едва мерцал. Вся комната была выдержана в розовато-лиловых тонах, с легким оттенком пурпура на кружевах. Атласные простыни, мягкие игрушки: эту картину довершал огромный балдахин над круглой кроватью.

— Народные любовные песни, — сказала Мэйхуа, снова скользнув под одеяло, — вот мой героин.

Мэт взял в руки коробочку из-под кассеты.

— Пай… Куан?

— Прекрасно, дорогой. У тебя уже есть определенные успехи в овладении иероглификой. Да, это Пай Куан. Она была кумиром в сороковые — пятидесятые годы. Румбы, самбы, ча-ча-ча, ритмичные, свинговые… Какая это была звезда! Я до сих пор стараюсь не думать о ней, когда выхожу на сцену. Забавно, верно?

— В тебе столько всего намешано. — Мэт указал на ряд книжных полок рядом с огромным трюмо. — Много ли здесь найдется девушек, которые, как ты, держат в своей спальне столько книг?

— В детстве я читала все подряд. То было хорошее время для тайваньской литературы. Целое поколение вдруг осознало, в каком мире оно живет.

— И это было ново?

— Господи, а как же! Мы пережили революцию, возврат к старому, двадцать лет правления националистов. Мы… ну, ладно, не мы, а поколение моей матери жили как в осаде. А потом над нами снова засветило солнце. Эти книги… — Мэйхуа протянула руку, — мы обычно обменивались ими в школе. Учителя убили бы нас, если бы узнали. И это тоже нам нравилось. Хауан Чуньмин, Линь Хуайминь. Мы проглатывали каждое написанное ими слово. Потому что узнавали в их героях самих себя.

— И ты тоже?

— Да. Этих писателей не привлекали господа и дамы, бандиты и монахи. Они писали об обычных людях, о безработных в основном. И нас это захватывало. — Мэйхуа взглянула на Мэта и печально покачала головой.